Латгальский крест - Валерий Борисович Бочков

время спрессовалось и обратилось в ничто. Двадцать семь лет, разделявшие нас, оказались ложью, вымыслом, фантазией. Я не то что сразу его узнал, этот голос выдернул меня и швырнул обратно в прошлое. Дюжина слов, всего дюжина слов – и мне снова пятнадцать, чистая магия! Оказывается, я не переставал бояться его, я не переставал его ненавидеть. Нас разделяли четверть века и несколько государственных границ, но меня трясло, точно Валет стоял тут, прямо передо мной. С ухмылкой, щуря глаза и лениво потирая ладони, как он делал всегда, прежде чем ударить.

Я отодвинул кресло, опасливо поглядывая на темный экран телефона, встал из-за стола. Подошел к окну. На подоконнике в углу тихо приютилась недопитая бутылка. Я открутил пробку, сделал большой глоток. Мысленно проследил путь алкоголя, отпил еще.

– К чертовой матери! – сказал громко, обращаясь непонятно к кому – к брату, к усопшему (как выяснилось) отцу или к себе самому.

На той стороне залива, пришвартованный к набережной, сиял разноцветными лампочками китайский ресторан, за ним пунктиром мерцали железнодорожные пути, чуть левее виднелось здание вокзала, важное, похожее на крепость с остроконечными башнями и исполинскими часами над аркой входа. Не составляло труда разглядеть время – было без пятнадцати четыре.

Шок от звонка прошел, смятение тоже, я отпил из бутылки и попытался взглянуть на вопрос рационально. Первое: я никуда не еду. Разумеется, я никуда не еду. Ни в какую Латвию и ни на какие похороны. И не надо меня стыдить – они сами вычеркнули меня из своей жизни, и отец, и брат. Чужие люди, просто чужие – кто они мне? Никто! Их нет, они не существуют.

Не существуют?

Но отчего тогда, милый друг, спустя (вокзальные часы показывали четыре утра), спустя двадцать семь минут тебя продолжает трясти? Что это – страх, ненависть или, вот прекрасное словосочетание, жажда мести? Жажда мести! Как романтично, как вульгарно, точно сюжетец французского романа: герой возвращается на родину, чтобы отомстить брату за смерть любимой.

По горбатому мосту прокатился трамвай, стеклянно звякнул и исчез. Отвинтив пробку, я опрокинул в рот бутылку – пусто.

Ведь мерзавец затем и позвонил, чтоб ткнуть меня носом – как щенка, как жучку: нет, врешь, ничего не изменилось. Целая жизнь прошла, и ты можешь себе придумывать, каким важным и влиятельным стал, мол, знаю-знаю себе цену – и костюмы, рубашки с запонками, и летаю только первым классом, вон на Манхэттене пентхаус с видом на Центральный парк, и тут дом в пять этажей. Все это, может, и правда – да вот только стоит мне поманить тебя пальчиком, и побежишь ты ко мне на задних лапках. Побежишь-побежишь, как миленький. К ноге, Чижик, к ноге!

39

На том же кладбище под Амстердамом я отыскал могилу Гуго Кастеллани. Треснувшая по диагонали плита оказалась на редкость лаконичной: кроме фамилии покойного там не было ничего – ни глубокомысленной фразы, ни года рождения, ни года смерти, даже имени не было. Для человека, посвятившего свою жизнь налаживанию контактов с загробным миром, столь скромная презентация, причем именно тут, на месте перехода из одного мира в другой, могла показаться весьма странной, если не знать печального финала его карьеры.

1875 год стал годом краха Гуго Кастеллани. Серым февральским утром полиция нагрянула с обыском в его фотоателье на Принц-Хендрик-каде. Студия занимала весь второй этаж, на третьем находилась фотолаборатория, четвертый и пятый были жилыми, там обитал сам фотограф-спиритуалист. На чердаке полиция обнаружила тайную студию и склад манекенов в человеческий рост, набор париков, накладных бород, несколько черепов, в том числе один верблюжий, и целую коллекцию – более двухсот – фотопортретов с умелой ретушью.

На суде Кастеллани полностью признал свою вину. Он подробно, шаг за шагом, раскрыл всю механику мошенничества. Клиент при внесении аванса должен был указать, кого из умерших родственников или друзей он желает видеть рядом с собой на фотографии. Поскольку запись производилась за несколько месяцев до съемки, у Кастеллани было достаточно времени на тщательную подготовку. Если не удавалось найти портрет, использовался череп, задрапированный вуалью. Иногда добавлялся парик или борода. Детали играли важную роль: тайными путями Гуго узнавал о пристрастиях и увлечениях покойного. Фотограф считал, что именно нюансы, а не парики и накладные бороды, заставят клиента поверить в истинность фальшивки. Не выпячивая, лишь намеком, порой едва заметным штрихом – ведь трюк заключался в том, чтобы клиент сам разглядел спрятанное послание с того света. Сам разгадал шараду и расслышал загробную весточку.

Вдова генерала Деграсси упала в обморок, рассмотрев в увеличительное стекло пучок моркови: отставной генерал в последние годы жизни стал заядлым огородником. Амфора, дымчатым силуэтом проступавшая на фоне, напомнила князю Потоцкому об острове Корфу, месте первой встречи с недавно скончавшейся во время родов княжной. Череп верблюда, задрапированный марлей, изображал призрак любимой лошади, чучело лисы намекало на охотничьи увлечения. Невзначай оброненная кукла, сачок для ловли бабочек, скрипка, палитра с кистями или нотный пюпитр – Гуго, безусловно, обладал незаурядным воображением.

На суде, не таясь, он рассказал и о технической стороне преступления. Фотография гостей с того света готовилась накануне в тайной студии на третьем этаже. Манекен наряжался в подходящий костюм или платье, выбиралась драматичная поза; заранее отпечатанный портрет в натуральную величину крепился булавками к голове манекена. Сверху накидывалась «магическая вуаль» (так Гуго называл крашеные куски марли и полупрозрачного шелка): драпировка создавала мистический флер и заодно скрывала изъяны – булавки, швы, грубые края и места склейки. Делался снимок, фотопластину проявляли, и она оставалась в лаборатории.

На следующий день появлялся клиент. Он приходил к назначенному часу, его встречал ассистент, немой индус-сикх в белом тюрбане, вел в студию. Усаживал в кресло. Фоном служил черный бархатный занавес. Такие же шторы закрывали все три окна. Тщательно выставленные фонари освещали лишь человека в кресле. Появлялся фотограф, одетый в черный фрак; к тому времени он отпустил длинные волосы и отрастил демоническую бородку клинышком. Без единого слова Гуго подходил к камере и делал снимок. Молча уносил дагеротип в лабораторию. Пока ассистент угощал клиента ликерами или кофе с бисквитами, Гуго наверху проявлял пластину: фон за креслом оставался прозрачным; совместив новый негатив с заготовленным загодя, «загробным», фотограф делал отпечаток.

Элементарная химия, авантюризм и немного фантазии – и через двадцать минут клиент получал несокрушимое доказательство существования загробного мира.

Прокурору не составило труда отыскать пострадавших. Клиентами фотомедиума были персоны по большей части богатые и именитые. Некоторые – настолько, что их фамилии были изъяты из документов