Крысиха - Гюнтер Грасс

который, так сказать, не закончился.

Что еще осталось несделанным: многократно отложенные

встречи одноклассников, следующее заседание, дни рождения,

возврат подоходного налога, первые зубки,

погода завтра,

ответные визиты и ответные матчи,

наследства, томительно ожидаемый результат анализа,

сроки платежей, почта.

Ах, и давно обещанный поход по магазинам.

Мы бы хотели в ближайшее время поменять обои.

Мы бы хотели, как раньше, чаще вдвоем

ходить в театр, а потом хорошо отужинать в итальянском ресторане.

При определенных условиях мы бы хотели

начать все сначала

и позволить себе то и это.

Детям мы пообещали каникулы на пони-ферме,

а себе – больше взаимного уважения.

Копили на вторую машину, словарь Гримма

и полное туристическое снаряжение.

Наш план был: наконец-то отдохнуть

и покончить с этим Все-выше-и-выше-ввысь.

Мы бы еще хотели…

Конечно, прекратились все мелкие войны и голод,

а вместе с капитализмом и социализм,

вместе с добром и зло, а вместе с любовью и ненависть.

Совершенно новые идеи не были додуманы до конца.

Просто прервали школьную реформу.

Без ответа остался вопрос о Боге и так далее.

Возможно, некоторые люди были довольны собой,

тем не менее желания, большие и маленькие, остались неисполненными.

И даже цена на золото упала, чтобы никогда больше…

Потому что.

В воскресенье.

Последень.

Спустя лишь несколько минут, ровно через пять минут после того, как кукушка на часах из Шварцвальда у изображения Святейшего Сердца Иисуса прокуковала двенадцать раз, практически одновременно – ведь финальные программы запускаются одна за другой – на юге и севере, на западе и востоке, в том числе над Гдыней и Гданьском, разрываются – там обычная атомная бомба, здесь четыре или пять сберегающих здания нейтронных бомб, как и было предусмотрено тем всемирным культурным соглашением, которое польское правительство успело ратифицировать в самый последний момент.

Вдали от обоих городских центров, но все же недостаточно далеко, расположена деревня Матарня, на окраине которой Анна Коляйчек отмечает свой сто седьмой день рождения в окружении гостей, сидя в кресле и перебирая четки.

До этого она и ее гости посмотрели фильм из Post-Futurum-продукции ее внука. Не считая нескольких мелких неточностей – преждевременный отъезд правительственных чиновников из Варшавы, четыре лишних пиона, украшавших кресло, – показ удался, тронув всех присутствующих, особенно прелата из Оливы, который увидел благодаря новому посреднику подтверждение божественного провидения и всемогущества Бога.

Но пока они еще празднуют и видят себя на экране в качестве празднующих гостей, молнии разрывают небо, как и во многих других уголках мира, в том числе и в Кашубии, после чего гости выбегают на улицу, где все они, одни быстро и милосердно, другие мучительно долго, умирают, издыхают, усыхают, источая соки; ведь пространство, охватывающее Матарню, Фирогу, Жуково, Картузы, – где раньше располагалось Бысево и уже много лет лежат бетонные взлетные полосы – подверглось воздействию двух систем уничтожения: ударной волны и радиационного заражения, а также ускоренных нейтронных и гамма-лучей.

Дом лишился сарая, кухни и спальни. Оконные стекла превратились в пыль. Крыша полностью разрушена. Старый каштан и все яблони вспыхнули, как и леса к северу от Матарни, часть большого леса, простирающегося через холмы до самого моря. Они горят так, словно были для этого созданы.

Несколько припаркованных у ворот автомобилей воспламенились от жара, были превращены в груду металла ударной волной, а другие, включая тяжелый лимузин прелата и «мерседес» нашего господина Мацерата, стоят неподвижно, объятые пламенем.

Сначала казалось, что только Анна Коляйчек пережила конец, сидя в недавно украшенном цветами кресле. Она ослепла, но дышала. Однако под обломками лежал ее внук и шевелился. Когда все гости выбежали на улицу и даже шофер Бруно поддался общему течению, Оскар остался. Защищенные четырьмя стенами комнаты и благодаря моей воле, которую я противопоставил крысихе и ее диктату, они остались в живых.

Живым остается и экран телевизора. На нем, невидимом теперь для Анны Коляйчек, все еще собраны гости на дне рождения, ведь фильм нашего господина Мацерата, который не мог предвидеть такого конца, не хочет прекращать свое занимательное повествование. Еще раз леди Брунс между сыновьями Стефана Бронски, еще раз прелат… Наконец, кассета со звуками польки заканчивается, и после крупного плана все еще бодрой именинницы на экране появляется надпись: «Конец сто седьмого дня рождения достопочтенной Анны Коляйчек, урожденной Бронски». Лишь экран мерцает. Как только сядут батарейки, его тоже покинет жизнь.

Поскольку бабушка Оскара, сидя в своем кресле, замечает отсутствие гостей и родственников, она несколько раз зовет: Куда вы все подевались? Ничего не могу понять!

На столе, рядом с ней, лежали осколки разбитой фарфоровой лошадки. Остатки песочного торта были раздавлены. Балка потолка повредила электрогриль. Кукушка выпала из настенных часов, бронзовую голову засыпало, обнаженное черное дерево разломано, но надпись Solidarność из кованого железа и нож для писем с янтарной ручкой остались целы. И повсюду, на столе и вокруг кресла, разбросаны золотые дукаты и милые смурфики, среди которых был и тот, что с барабаном. Оскархен, зовет Анна Коляйчек, я ничего не вижу. Не можешь ли мне сказать, куда ты делся?

Возможно, он тоже ослеп. Вероятно, его ведут лишь запахи. Звук у него отняли, но он ползет. Он выползает из-под кухонных обломков, с трудом на четвереньках пробирается через гостиную к креслу и к зовущей его – Оскархен! – бабушке. Странно, что его золотые очки остались на месте. Зато нет булавки для галстука. Мне кажется, будто наш Оскар, пока во всем мире и в Кашубии все рушилось, стал короче, словно усыхал. Сейчас он перелез через балку, теперь он у милых смурфиков, теперь у ног бабушки. Так целеустремленно наш уменьшившийся господин Мацерат ищет убежища под юбками, словно всю жизнь искал именно этого.

Его больше нет, и я избавился от него. Никогда больше он не вернется. Никаких возражений с его стороны. Он будет некоторое время усыхать под юбками и, как написано, при наступлении смерти окажется целиком обессоченным. Чувствует ли Анна Коляйчек, которая больше не зовет Оскархен!, а повторяет молитву по своему розарию, Оскара под юбками?

Известный конец, ничего нового.

Стало уже привычной картиной то, как мы испаряемся,

сжимаясь до последней стадии экстаза.

Нас, предвидящих пыльные бури и вечную мерзлоту,

это не может удивить. Будучи хорошо информированными,

мы перестанем быть хорошо информированными.

Мы улыбаемся, когда слышим о группах в Канаде,

Новой Зеландии и Центральной Швейцарии,

которые тренируются выживать.

Жесткие к себе и другим.

Затем нацеленные на продолжение.

Неунывающие люди, конечно же, – мужчины и женщины.

По общему мнению, это должно начаться в Европе,

логично ведь; большая часть всего началась именно здесь

и затем распространилась по всему миру.

Так что весь прогресс исходит от нас.

Немного устав от исторического бремени, мы назначаем

конец всей истории.

Это настойчиво произнес наш господин Мацерат перед началом своего путешествия в Польшу; или же это была крысиха, проповедь которой с кафедры была обращена к собравшимся крысиным народам?

Это сказала крысиха: Найдите дорогу назад к единой вере; или он комментировал просветительский фильм, призывая к разуму с указанием времени – пять минут до двенадцати; при этом крысиха проповедовала, оглядываясь назад. Мир разошелся по швам, но грандиозные лжетворцы человеческого рода откладывали свои дела, переходя от рабочего обеда к рабочему обеду; поэтому наш