Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
– Придумаем, – ответила Лиза, – мест много.
Она мысленно попрощалась с любимым диваном и намеченными планами.
Придумать-то можно, но на следующие выходные она обещала Лешке приехать в Плес – и как теперь выкрутиться?..
Но кончилось лето, вернулась неверная Аленка, и соскучившаяся Анюта ее простила. Снова гуляли во дворе, закапывали секретики, ссорились с мальчишками и бегали за мороженым. И ждали первое сентября.
И вот оно наступило. Проснулись рано, и нервничали все – и мама, и бабушка.
Мама бегала по квартире и дергала Анюту. Сто раз перевязывала банты на косичках, подглаживала и так отглаженный фартук, в сотый раз проверяла собранный накануне ранец и снова нервничала и раздражалась.
– Лиза! – укоряла ее бабушка. – Ну что ты творишь! Из праздника делаешь ужас. Угомонись!
Вышли нарядные, торжественные. В руках – букет белых гладиолусов, красивый, но тяжелый и неудобный.
Во дворе школы было не протолкнуться. Мама кивала знакомым, поправляла дочкины банты, одергивала фартук и цыкала на бабушку.
Наконец детей выстроили в шеренгу, заиграла музыка, и нестройным гуськом первоклашки двинулись за учительницей.
Анюта обернулась и увидела, что мама плачет. И почему? Странная мама, ведь сегодня праздник…
Правда, плакала не только ее мама, а почти все. Это немного утешило Анюту, и через пару минут она о мамах, ревах-коровах, забыла. Детей завели в класс, рассадили по партам, и началась новая взрослая жизнь. Школа.
* * *
Лиза скучала по Лешке.
Скучала по его рукам – крепким, нежным, немного шершавым. По его крепкой шее, пахнувшей дешевым одеколоном, по гладкой мускулистой загорелой спине, по щекам с нежной, словно девичьей, кожей и ярким румянцем. По губам – горячим, нетерпеливым, сухим.
Ее тянуло к нему, к этому красивому и сильному самцу, неприлично тянуло. Конечно, она понимала, что ничего – в смысле планов на совместную жизнь – не будет, и надо все оборвать, и так затянули… Зачем обнадеживать честного и хорошего парня?
«Лиза, ты медик!– напоминала себе она.– И все понимаешь, хватит прикидываться. Все это называется одним простым словом: физиология. Никакая это не страсть и не влечение, это фи-зи-о-ло-ги-я! А у тебя, к твоим почти тридцати, ничего подобного не было, Дымчик не в счет, это другое. Не мучайся! Бери от жизни то, что она тебе предлагает, бери и наслаждайся».
На следующие выходные, в субботу, в восемь утра, вышла из дома. Мечтала отоспаться, но встала легко, можно сказать, подскочила. Быстро оделась, выпила чаю, чмокнула дочку, вздохнула и выскочила за дверь. Город был тихий, пустой, выходной. На автобусной станции купила две ватрушки и бутылку лимонада: путь долгий, успеет проголодаться.
А Лешка обещал шашлыки.
– Боровчика зарезали, – сообщил ей по телефону, – шашлычок будет что надо!
Ее передернуло, но она взяла себя в руки. Ну да, зарезали. А для чего свиньи, коровы и куры? И не строй из себя неизвестно что, можно подумать, ты вегетарианка и не ешь мяса.
В общем – вперед, на природу. К реке, шашлыкам и сильным Лешкиным рукам.
И ничего стыдного. Жизнь. Разве лучше – одной?
13
В Плес Лиза ездила два раза в месяц. Дочка расстраивалась, обижалась и ревновала: ведь это она, Анюта, главный человек в маминой жизни, главный и самый любимый. А нате вам, завелся какой-то мужик «от сохи» – Анюта слышала, как бабушка Маша в телефонном разговоре с подругой Лидочкой шепотом говорила:
– Представь, простой деревенский мужик, совсем от сохи!
Интересно, что такое соха?
Спросила у мамы. Мама отмахнулась: отстань, мол! И вообще, последнее время мама была растерянной и раздраженной.
– Что? Какая соха, не морочь голову! Не видишь, я занята?
Чем она занята? Бульон варит, тоже мне важное занятие.
В пятницу Анюта наблюдала за матерью – начнет ли собираться? Если мама была спокойна и в хорошем настроении – значит, нет, останется дома. А если нервничала и суетилась – точно уедет.
Ну и начнется:
– Аня! Ты не видела мои новые колготки? Я их оставила на стуле!
– Не видела, – фыркала Анюта. – Нужны мне твои колготки!
– А ты? – обращалась мама к бабушке. – Ты их не трогала?
– Успокойся! – громким шепотом отвечала бабушка. – На что мне твои колготки? И вообще – при чем тут я и уж тем более Анюта? Решила ехать – не суетись. Что нервничаешь? Сомневаешься? А то как на каторгу. К любимому человеку с таким настроением не едут.
– Ну да, – недобро усмехалась мама. – Про каторгу тебе хорошо известно! И вообще, можно без комментариев!
Бабушка поджимала губы и уходила к себе, а мама продолжала суетиться. Наконец она успокаивалась и застегивала молнию на дорожной сумке. Пудрилась перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя, и в сотый раз приглаживала волосы, кричала вглубь квартиры:
– Аня, Мария! Я ушла!
Бабушка не отзывалась, а Анюта нехотя выползала в коридор.
– Счастливого пути, – цедила она. – Когда вернешься?
– Как всегда, в воскресение вечером, – почему-то взрывалась мама. – А то ты не знаешь!
Потом чмокала ее в щеку, говорила дежурное «будь умницей, слушайся бабушку!» – и исчезала.
Анюта подходила к окну. Громко хлопала подъездная дверь, и из подъезда выбегала мама. Высокая, стройная, легкая. В темном пальто с белым воротничком, в сапожках на каблуках, в синем берете, из-под которого выбивались крупные кудри.
Анюта смотрела ей вслед и давилась слезами.
Опять к нему, к этому увальню! Аня его ненавидела.
И это вместо того, чтобы вместе провести выходные! И как провести! Сходить, например, в театр на лишний билетик – раньше они так часто делали. Или в цирк – Анюта цирк обожала. А потом посидеть в кафе-мороженом, съесть три разноцветных шарика, политых кисленьким красным вареньем: ванильный, клубничный и самый любимый – шоколадный.
Можно купить килограмм пончиков – горячих, обжигающих пальцы. Нежных, с хрустящей, посыпанной сладкой пудрой корочкой. Кажется – съешь весь пакет, а нет: проглотишь три пончика, и все, наелся.
– Аня, не торопись! – ругалась мама. – У тебя никто не отнимет! Дай немного остыть, горячее тесто вредно!
Но она не слушалась и хватала горячие. Какое остыть? Как мама не понимает, что самое вкусное именно сразу, с пылу с жару, как говорит бабушка?
Если тепло, можно просто бродить по городу.
Мама так и говорила: «Пошли побродим?»
Все было счастьем, все. Когда рядом была мама.
И они шли по Кировской, Лубянке, Ивановскому, Фролову, Сретенскому, шли и болтали. Присаживались на лавочку передохнуть и снова болтали. Анюта собирала каштаны – гладкие, блестящие, словно облитые шоколадом.
А уж когда шли в
