Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский

— Улянка тайга, — неохотно ответил нивх. — Твоя хороший человек, Ивана… Улянка так сказала… Однако куда твоя писать ей? Тайга, юрта?… Муж охотник…

— Что?! — почти крикнул сраженный в самое сердце таким известием Званцов. — Повтори, что сказал!.. Ульянка вышла замуж?!

— Вышла, — кивнул Ерофей, виновато улыбаясь.

— Ну что вы за люди, нивхи? — в голосе Ивана звучали нотки разочарования и откровенной обиды.

— Нивха тоже хороший человек, как ты, — продолжал улыбаться Ерофей. — Шамана сказал: Улянка, твоя муж охотник…

— Опять шаман!.. Да вы же православные люди!..

— И шамана есть…

— Темнота! — чуть не заплакал Иван.

Через полчаса на грузовых автомобилях Ерофея и других добровольцев и не добровольцев увезли на железнодорожную станцию Шимановск, а оттуда направили в товарных вагонах в сторону Байкала и дальше через всю Сибирь — на фронт.

Спустя несколько дней двор леспромхоза гудел, как пчелиный рой. Ивана вместе с шоферами, лесорубами, грузчиками военком капитан Филипченко собирал в дорогу. Точно куда — не знали, но все понимали: дальше Амура не повезут. У границы с Манчжурией формировались новые части Красной армии, которые сразу же направлялись на боевые позиции, где время от времени шла перестрелка с японцами, окопавшимися на противоположном берегу и с нетерпением выжидавшими удобного момента для нападения на северного соседа.

В этот день в поселок из тайги спешила Ульянка. Она со слезами отпросилась у подозрительного мужа, который был намного старше не только ее, но и Званцова. У нее был козырь: доказывала, что хочет проводить непутевого брата — то хотел стать шофером (невиданное дело для нивхов), то, не посоветовавшись даже с единственно родным человеком — сестрой, вызвался идти на войну. И охотник посочувствовал молодой жене. Как раз в это время несколько охотников, преимущественно пожилых людей, везли в поселок и более крупные города накопленную за сезон пушнину. С ними и отправилась Ульянка в леспромхоз с единственной целью: во чтобы то ни стало увидеть, может быть, в последний раз Ивана. С братом она простилась как положено и знала, что он уже уехал из поселка, хотя скрыла этот факт и от мужа, и от охотников, с которыми теперь отправилась в путь.

Добравшись до поселка, она сразу же побежала в контору леспромхоза, где увидела Шурочку. Она хорошо знала ее с той поры, когда жила некоторое время в Кедровке.

— Где Ивана Званцов, видеть его хочу? — не то спросила, не то потребовала Ульянка.

— Там же, где и все, — с красными от слез глазами ответила ей Шурочка и махнула рукой в сторону дороги, убегавшей в тайгу.

Ульянка с горечью узнала, что грузовики с мобилизованными, в числе которых был и ее Иван, только что выехали со двора леспромхоза. Она знала дорогу в Шимановск, ходила по ней с братом, когда он ни с того ни с сего решил изменить охотницкому ремеслу и стать водителем. Вместе с ним и она навещала тогда незнакомых людей, сильно пахнувших, как потом Ульянка узнала, бензином, который нельзя было пить, даже если очень мучила жажда.

Оставив охотников, занятых сбытом охотничьих трофеев в местное сельпо, Ульянка, выйдя незаметно за околицу поселка, побежала к дороге через таежные заросли наперерез. Вот он, склон с обугливавшимися стволами сосен, где год назад был пожар. Ульянка запомнила его хорошо. Она была уверена, что успеет еще до появления автомашин, выйдет на дорогу и станет посреди. Иван обязательно увидит ее и затормозит автомобиль, выпрыгнет из кабины, а там… А там… Ульянка больше ни о чем не хотела думать, только бы увидеть Ивана! Только бы!.. И она продолжала бежать, спотыкаясь о корчи. Вокруг была однообразная картина: овраги, валежник, мешавший бежать, кусты, трещавшие при виде ее сороки. Но вот и вершина знакомой сопки, а с нее вниз, где лентой вилась дорога, легко спуститься. Однако отчаянию Ульянки не было предела: взбежав на самое высокое место, она увидела другую сопку, точно такую же, недалеко, но дорога была именно там, у той сопки! Она, эта дорога, и отсюда хорошо была видна, однако добежать до нее теперь не хватало никакого времени. Тем более, что из-за деревьев показались грузовики с людьми в кузовах. Машины отсюда казались маленькими, игрушечными. Ульянка бессильно упала на землю и горько зарыдала, что случалось с нею крайне редко. Она не помнила в своей жизни случая, чтобы слезы так обильно лились по ее щекам. Но машины удалялись, а вместе с ними и ее любимый Иван. Вот уж последний автомобиль скрылся за поворотом и осталась только бесконечная тайга, для которой Ульянка не была чужой. Но теперь девушка ненавидела ее, и даже сороку, что продолжала без умолку трещать, усевшись на сук сосны прямо над головой безутешной Ульянки. У сороки были свои таежные заботы.

От Шимановска через Свободный поезд шел медленно, устало постукивая колесами на стыках. За окнами проплывал знакомый Ивану и его спутникам пейзаж, тайга, сопки, небольшие речушки, лишь у Свободного вагоны прогремели по железнодорожному мосту через Зею, редкие населенные пункты, будки обходчиков, жмущиеся к рельсам, кустарники и далекий в синем призрачном мареве горизонт.

— Сразу из вагонов бултыхнемся в волны Тихого океана, — шутили мобилизованные.

— А не хотите сначала в Благовещенск завернуть? — глянул в окно вагона бывший широплечий грузчик Тимохин.

— Нет, — решительно заявил рабочий с пилорамы Шамшуров. — У меня там теща… Ух и жадина! Чтоб сто граммов дать — скорее повесится, но не даст!.. Поэтому я у нее мало и бывал…

— А моя ничего привечала, — вспоминал Тимохин. — «Зятек, зятек» — говорила, и так ласково… Только теперь она далеко, — глубоко вздохнул он, — может, немцев уже потчует…

В Благовещенск поезд не свернул, а остановился только на станции Завитинска, потолкался несколько часов с одного пути на другой, поскрежетал тормозами и уже в темноте двинулся на юг. Последняя остановка встретила Ивана предутренней росой на траве и низкими домами со спящими, безразличными ко всему темными окнами. Над входом в небольшое здание станции Званцов прочитал: «Поярково». Он обрадовался, но ненадолго. Их тут же построили и длинной колонной повели из поселка куда-то на восток, где уже подавала первые признаки жизни невеселая заря. Над горизонтом висели облака, слабо пропуская лучи еще не отпущенного на волю японскими островами солнца. Шли долго, уставшие, взмокшие от пота, проголодавшиеся. Миновали Иннокентьевку и остановились в чистом месте — вокруг ни одного жилого дома.

— Здесь наш дом и наш рубеж, — заявило начальство.

Жилье и условия для пребывания на границе создавали сами: копали и