Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский
Дни испытаний
I
Ночью вокруг Нагорного гремели орудия, раздавались пулеметные очереди. Стало известно, что гитлеровцы вошли в Красноконск, перехватив большое количество беженцев и раненых красноармейцев, в том числе и тех, которые находились в районной больнице. Раненых было столько, что не хватало транспорта вовремя всех отправить в тыл. Оставляли их на время в красноконской больнице, где отсутствовал в необходимом количестве медицинский персонал. Поэтому Лидия Серафимовна закрыла на ключ свой кабинет завотделом райисполкома по здравоохранению, надела белый халат и шапочку и сутками не выходила из больницы, ухаживая за ранеными.
Участница гражданской войны, все отдавшая торжеству советской власти, Лидия Серафимовна была атеисткой, но почему-то, как истинно русская женщина, при всех изгибах судьбы глубоко в душе хранила неистребимую жажду Истины, верила в то, что именно Бог за ее отступничество не дал ей своих детей. Поэтому доброе ее сердце вмещало в себе огромную любовь к больным, что и стало причиной ее замужества за Жигалкина, которого она выхаживала после ранения. А теперь объектом ее внимания был еще совсем юный солдат Вячеслав Аникин. Она почти не отходила от его койки. Только заботливая мать могла так нежно, так ласково относиться к своему родному ребенку, как Лидия Серафимовна к «своему Славе».
— Я умру, Лидия Серафимовна? — наивно спрашивал у нее Аникин.
— Нет, сынок, нет! — почти восклицала она. — Я тебя обязательно подниму на ножки, ты выздоровеешь… Чуть полегчает, я заберу тебя к себе домой, выхожу там…
— Помогите мне пару слов черкнуть родным в Брянск… Сообщить, что я еще живой…
— Черкнем, обязательно черкнем… Да ты скоро сам напишешь большое письмо своим…
— Когда скоро?
— Как только освободят Брянск, так сразу… А немцев обязательно погонят назад!.. По-другому и быть не может!.. Ты выздоровеешь и еще сам будешь гнать фашистов в шею…
— В хвост и в гриву, — недоверчиво усмехнулся лежавший рядом солдат Чечулин Василий, которому каждое слово давалось с великим трудом. Весь перебинтованный, он находился в тяжелом состоянии.
— Да, и в хвост и в гриву, — наклонилась над ним Лидия Серафимовна. — Не верите, что и вы, и Слава подниметесь?… Я в гражданскую не таких поднимала… Бывало, в таком состоянии красноармеец, что впору гроб заказывать, но нет, вылечиваем, и он, глядишь, уже на коне с саблей в руке, и беляки от него, как тараканы, в разные стороны разбегаются… Столько раз такое бывало!
— Я верю вам, Лидия Серафимовна, но уж больно глубоко нас зацепило…
— Не распускайте нюни, Чечулин, Славу в тоску не вгоняйте и доверьтесь мне…
Лидия Серафимовна невероятными усилиями добивалась, чтобы в ее больнице раненые красноармейцы долго не задерживались, ругалась с самыми высокими военными чинами и вовремя, насколько было возможно, отправляла больных подальше от боевых действий, где можно было с большей уверенностью возвращать их в строй, а если не на фронт, то на заводы и фабрики, на поля колхозов и совхозов, где также не хватало теперь рабочих рук. Уже под постоянной бомбежкой она готовилась вывести последних пациентов, ждала две автомашины, которые обещало ей начальство. Но машин все не было, они попали под обстрел немцев и обе сгорели вместе с водителями, гужевого транспорта также не оказалось. А ночью в Красноконск ворвались оккупанты.
Сопротивляться захватчикам было бесполезно, да и некому. Охваченное всеобщей паникой районное начальство укатило в этой сутолоке незаметно. Лишь на минуту забежал в больницу возбужденный Жигалкин.
— Все бросай, уходим, — сказал он жене, но Лидия Серафимовна не сдвинулась с места. — Ты слышишь, Лида, немцы наяву вот-вот будут здесь…
Она сидела у постели Аникина и своей рукой гладила забинтованную голову раненого. Пантелеймон пытался взять ее за локоть, но она резко отдернула руку.
— Я его не брошу, — кивком головы показала она на Аникина. — Я сынка не оставлю одного…
— Я понимаю тебя, понимаю, Лида! — хватался за голову Жигалкин, зная упрямство своей жены: раз уж сказала, то так и будет делать.
— Ты уезжай, Пантелеймон, — как-то спокойно, даже с холодком в голосе сказала Лидия Серафимовна. — А я тут как-нибудь… Не волнуйся за меня, уходи! Все-таки я врач и женщина, не тронут меня фашисты…
И Жигалкин убежал, полагая, что сумасшедшая жена, может быть, права: она все же врач и гитлеровцы, несмотря на их лютость и беспринципность, медицинского работника под перекладину не поведут. А Лидия Серафимовна под белым халатом на всякий случай спрятала гранату: хоть и врач она, но член партии, занимала в районе видную должность, простят ли ее враги? Оккупанты обязательно обратят на нее внимание, и, если вздумают арестовать, она знает, как поступить в таком случае, но в лапы врагам на растерзание не дастся.
К полудню к больнице подъехало несколько грузовых автомашин с ранеными немецкими солдатами. Вооруженные автоматами гитлеровцы ходили по палатам, о чем-то громко говорили, показывая на койки и лежавших на них раненых красноармейцев. Один из офицеров, высокий, сухопарый, с длинной шеей с большим кадыком, в фуражке с очень высокой тульей на маленькой головке, подошел к Лидии Серафимовне и пожилой медсестре Варваре Филипповне, во всем преданной Лидии Серафимовне и поэтому тоже оставшейся в больнице, и стал им что-то говорить по-немецки. Из его длинной тирады Лидия Серафимовна поняла лишь одно: советских раненых из больницы немедленно удалить.
— Софорт… шнель!.. Бистро унд… немедленно, — офицер строго сверху смотрел на Лидию Серафимовну.
— Но куда же я их дену, — развела она беспомощно руками. — Они же больные… кранк, — вдруг вспомнила она немецкий аналог русскому «больной».
Офицер опять возбужденно заговорил, но теперь уж Лидия Серафимовна в словах не разобралась, однако смысл их поняла сразу — немец махнул рукой на дверь палаты: убирайтесь, мол, отсюда прочь! Затем он крикнул солдатам, и те, выполняя приказ начальника, стали буквально вышвыривать раненых красноармейцев во двор. Грубо схватив кричавших от нестерпимой боли Аникина и Чечулина, солдаты вытащили их из здания и швырнули на землю.
— Господи! — почти крикнула Варвара Филипповна. — Да что же вы делаете, окаянные, им же больно!
Вячеслав жалобно стонал и с мольбой смотрел на Лидию Серафимовну. Она решительно шагнула к офицеру с большим кадыком и показала на Аникина.
— Как вы можете, он
