Книжная лавка фонарщика - Софи Остин
Уильям облизнул пересохшие губы.
— Лучше мне передать ей его лично, — ответил он. — Оно довольно долгое и скучное.
Губы женщины вытянулись в тонкую линию.
— И снова мне вспомнилось удивительное изобретение под названием «письмо», — произнесла она. — Но так и быть. Я передам ей, что приходил мужчина и хотел ей сообщить что-то настолько личное, что мне рассказать это было нельзя.
Уильям не был уверен, не показалось ли ему, но уголок ее губ вроде бы снова пополз вверх, намекая на улыбку.
— Спасибо, — поблагодарил он. — И в следующий раз я напишу.
— Уж постарайтесь, — ответила женщина и проводила его взглядом до самого угла улицы. Только тогда, когда он обернулся и поднял руку, чтобы ей помахать, она зашла внутрь и закрыла дверь.
Он напишет письмо. Напишет тысячу писем, если придется. Однако то воодушевление, что несло его сюда из книжного и не отпускало всю дорогу, стало с шипением сдуваться, как проколотый шар, ибо каждое произнесенное ею слово кололо его, как иголка.
«Не слыхала ни о каком Уильяме Мортоне».
«Натаниэль».
«Возлюбленные».
Глава 45
На Сент-Леонардс-Плейс, несмотря на ее огромный размер, находилось всего пять жилых домов; в остальных же зданиях этого залитого солнцем полумесяца размещались Йоркская подписная библиотека, институт изящных искусств, гостиница «Де Грей», две школы и театр. Эвелин постучала в пять дверей, и пять раз ей пришлось терпеть поднятые брови, жалость и настороженность, перерастающую в нескрываемую враждебность к женщине, которая сама является на порог и пытается лично передать письмо.
Она села на ближайшую кованую скамейку и опустила взгляд на письмо, которое держала в руках. Эвелин хотела передать его Уильяму лично, а не оставить под дверью магазина, потому что не желала видеть, как он берет его в руки, читает слова, которые она так долго писала, так тщательно пыталась подобрать. В камине тетушки Клары пеплом лежали десятки ее попыток, а в руках она держала последнюю.
Но теперь она не знала, где еще его можно найти. Может, она перепутала дома? Она встала и перешла на противоположную сторону улицы, ближе к лавке портного, так чтобы если мать выглянула из окна, то увидела бы, что Эвелин ведет себя послушно, а еще — чтобы взглянуть на полукруг зданий из песчаника немного издалека. Нет, это точно те дома, про которые говорили и Уильям, и Джек. К тому же на пикнике она сама показала Уильяму на эти дома и уточнила, их ли он имел в виду, и он подтвердил.
Или она неправильно запомнила?
Она не знала. Но в чем она не сомневалась, так это в том, что мать не даст ей вернуться в «Лавку Мортона».
Когда вчера поздно вечером она наконец успокоилась и соизволила поговорить с Эвелин, это было второе, что она ей сказала после: «Я еще не простила тебя, Эвелин».
Они стояли в комнате Эвелин: Эвелин смотрела на сгущающуюся за окном-полумесяцем темноту, а мать у письменного стола держала в руках свежепочиненное платье, инспектируя стежки и цокая языком. На взгляд Эвелин, получилось просто отлично: пятно теперь пряталось за бережно вышитой цветочной рекой, спускавшейся от выреза к талии и выходящей за границы пятна, так что казалось, что так и было задумано.
— Тетушка Клара говорила, что и ваша мать тоже так до конца вас и не простила, — сказала Эвелин. — Вот почему вы с бабушкой Этель друг с другом не разговариваете.
— Там все было иначе, — ответила мать, внимательно разглядывая аккуратную вышивку. — Она посчитала, что я совершила ошибку.
— Но вы при этом, конечно же, думали, что сделали это во благо семьи?
Сесилия подняла глаза. Взгляд ее потемнел.
— Это и было во благо семьи. А то, что сделала ты…
— Это то же самое, маменька. — Эвелин шагнула вперед и протянула матери руку. — Я знаю, что вы мечтали о будущем, в котором вам больше не придется работать, но я хочу другого. Я хочу сама распоряжаться своей судьбой. И для меня это значит зарабатывать себе на хлеб самой. Это значит ни от кого не зависеть.
— Если ты работаешь, следовательно, ты уже от кого-то зависишь, — возразила мать. — Просто по определению.
— А вы не зависите? От отца — во всем: в одежде, в украшениях, в жилище? По-моему, степень этой зависимости мы прекрасно уяснили тогда, когда в Риккалл-холл явились кареты и увезли все, что у нас было.
— Это другое, — натянутым, как струна, голосом сказала Сесилия, положив платье на кровать.
— Нет, — ответила Эвелин. — Не другое. Вы увидели способ поправить положение и нарушили на пути к своей цели все писаные и неписаные правила, и я поступила точно так же — потому что я ваша дочь, маменька. То, что есть внутри вас, есть и внутри меня тоже.
Взгляд матери неожиданно смягчился.
— Конечно же есть, — сказала она. — И я всегда это знала. Просто я не ожидала, что это обернется против меня.
— Я действовала не против вас, маменька, — возразила Эвелин. — Вы настроили себя против меня, когда решили поставить между нашим социальным статусом и нашими действиями знак равенства.
— Что было с моей стороны очень глупо, — тихо произнесла Сесилия, садясь на кровать рядом с платьем. — Я думала, что если буду вести себя как леди достаточно долго, то меня станут таковой и воспринимать. Но мне потребовалось двадцать пять лет, чтобы понять, что, как бы ты ни старался, если ты не родился в благородной семье, то в высшем обществе тебя не примут никогда.
— Тогда, может, перестать стараться? — спросила Эвелин. — Может, вместо этого попытаться выкроить себе наше собственное место в мире?
— Когда-то я уже пыталась, — ответила Сесилия. — Больше я этого делать не буду.
Грохот промчавшейся мимо кареты вернул Эвелин из собственных мыслей обратно на мостовую. Проводив взглядом спешащий к лондонскому поезду экипаж, она подняла глаза и, повернувшись к магазину, увидела приближающуюся к ней мать.
Но в этот раз она была не одна.
— Леди Вайолет, — сказала Эвелин, вставая в полный рост, чтобы не дрогнув встретить пристальный взгляд леди Вайолет. — Мистер Моррис.
— Мисс Ситон, — произнес Натаниэль, слегка поклонившись, отчего брови леди Вайолет сдвинулись к переносице. — Как удачно мы с вами встретились.
— Мы столкнулись с леди Вайолет в лавке портного, — сказала Сесилия. — Удивительное совпадение, не правда ли?
— И весьма своевременное, — добавила леди Вайолет с лукавой улыбкой. Сегодня она с головы до ног была одета в зеленое: павлинье перо