Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Он дернулся, пытаясь стряхнуть наваждение, крепко сжал кулаки, чтобы угомонить жгучее острое желание, но сердце стучало как бешеное.
«Ну что, довыпендривался, идиот?»
Лешка крепко зажмурил глаза.
Чувствовать ее близко, ощущать ее тепло, ее запах, ее всю – было невыносимо.
Встать и… сесть в кресло. Или лечь на дочкин диван, не расстилая, поверху, накрыться чем-нибудь из своего тряпья и уснуть.
В эту минуту Лиза неожиданно повернулась к нему.
В ту же секунду, не давая времени на раздумья, повернулся и он. Они столкнулись взглядами.
Она жалко и беспомощно улыбнулась, но на улыбку он не ответил, а просто сжал ее, крепко и сильно – так, что она застонала.
А дальше все пошло своим чередом, без разговоров и выяснений… И он снова чувствовал себя счастливым. Самым счастливым на свете.
Какая же все ерунда!..
* * *
Тридцать первого, накануне праздника, напряженность заметно спала. Вместе крутились на маленькой кухне, все были заняты делом, и Лиза подумала, что все, может быть, еще и получится, и сложится, и будет семья. И он снова был тем самым Лешкой – умелым и ловким. Он лихо чистил привезенную домашнюю утку – темно-желтую от жира, с неожиданно пухлыми ножками и крупной мясистой грудкой, умело резал овощи на салат, ловко разделывал селедку. И его крупные красноватые рабочие руки мелькали то с ножом, то с противнем, то с миской. Под охи и оправдания смущенной Марии он начисто отмыл старую, давно заброшенную утятницу и уложил туда утку.
Лешка ровной лентой срезал картофельную кожуру и все сетовал:
– Эх, не догадался привезти свою, собственную. Удобренную не химией, а, простите, родным и безопасным коровьим дерьмом, то есть навозом. Картохи полно, потому что садили три сорта. Синеглазку, белейшую и рассыпчатую, – для отварной. Снегирь – это для жарехи, в смысле, на жареную… И еще одну – черт, забыл, голландская… Ну, это маманя, не я…
Магазинная картошка, как всегда, была мокрой, полугнилой, с мертвецкими пятнами. Из трехкилограммового коричневого крафт-мешка еле набрали килограмм.
Да и с тестом Лешка обращался умело, чем поверг охающую Марию в окончательный шок.
– Да мамке помогал. Она лепит, а я рядом кручусь. Ну когда мальцом был… – густо покраснев, добавил он.
Мария кидала взгляды на дочь – спокойную и расслабленную, почти бездельничающую. Так, яблочко в салат почистить, морковку натереть для селедочной шубы. Лиза неспешно пила чай и поглядывала в окно, посмеиваясь над разговорившимся и осмелевшим кавалером.
Анюта забегала в кухню, что-то хватала, огрызалась на Лизины замечания, совала нос в кастрюли и миски и снова убегала к себе.
К шести вечера основные работы закончились. Вовсю пахло тушеной уткой, тестом, и все разошлись по комнатам передохнуть. За окном стояли густые декабрьские сумраки, подсвеченные неяркими фонарями и вспыхивающими огнями новогодних гирлянд.
Они лежали обнявшись, и Лизе опять казалось, что да – все возможно, и со всем можно примириться, привыкнуть, потому что есть главное: мужчина. Защитник, заступник, печальник[8] – как говорили в старину. Как Лизе нравилось это слово и сколько за ним стояло!
А на остальное плевать. Просто она устала, очень устала за все отвечать и хочет, чтобы кто-то взял все на себя. Прикрыл, пожалел, сказал, что все решит и все будет хорошо, и она наконец почувствует себя женщиной. Потому что устала быть сильной – и в детстве, и с Дымчиком, и с Марией, и с дочкой…
Лиза закрыла глаза и прижалась к Лешке.
И чего стоит образование, эрудиция и прочее – когда можно спокойно и безмятежно уснуть, ни о чем не думая, потому что подумают другие… Просто уснуть в объятиях мужчины, на которого ты можешь положиться. Говорят – женское счастье. Да при чем тут женское? Просто – счастье.
* * *
В половине одиннадцатого принаряженные, пахнувшие духами и кухней, наводили красоту на уже накрытом столе.
На елке горела гирлянда, на столе – свечи. Было торжественно, красиво, празднично.
Вышел и гость. В темно-коричневом, явно новом, великоватом костюме. Длинные рукава и длинные, лежавшие гармошкой брюки. Белая нейлоновая рубашка. Широкий блестящий галстук. Красный. В желтую полоску.
Влажные, гладко расчесанные кудри. Кажется, он был собою доволен.
Лиза вздохнула.
Не моргая, Анюта смотрела на гостя, а потом громко сглотнула и посмотрела на мать.
«Сама виновата,– подумала Лиза.– Сказала бы там, в Плесе: покажись, Леш, каков ты в выходном костюме, давай вместе прикинем, какую рубашку лучше надеть, галстук подберем, праздник же! Купили бы потом и то, и другое… Раз уж решила его образовывать.
Он бы не обиделся, он из тех, про кого говорят: лаской можно навить много полезных в хозяйстве веревок. И где я это слышала?.. В книге какой-то, что ли,– но это точно про Лешку. Вот же… Образователь хренов…»
– Садись, Алексей, – дрогнув лицом, сказала Мария, – закусим и проводим Старый год. Что пьем? Я – сладкое вино. А ты, Лиза?
Она посмотрела на дочь.
Настроение снова было испорчено.
Прозвучали куранты. Подняли бокалы с шампанским.
Мария с тревогой смотрела на Лизу. Анюта, нахватавшись пирогов и салатов, ушла к себе.
Лиза поставила пластинку с музыкой Поля Мориа.
– Хорошая музыка, – одобрил Лешка, – а кто играет? Поль Мария? Нет, раньше не слышал! А почему Мария, женское же имя? Поль Мария! Ну и придумают, а? Тезка ваша, значит! – кивнул он Марии. – Так баба или мужик, я не понял?
И, не дождавшись ответа, обратился к Лизе:
– Лизок, я сниму пинжак? Упарился.
Лиза кивнула.
– Конечно. Торжественная часть вечера закончилась.
«Как и все остальное».
Спросила Марию:
– Нести утку?
Та вздохнула:
– Неси…
Он чувствовал. Конечно, чувствовал. В чем дело – не понял, но чувствовал.
Назавтра ничего не было: ни цыганского театра «Ромэн», ни любимых всеми доедалок остатков с праздничного стола, ни прогулок по опустевшим московским улицам. Ничего. Лиза лежала, отвернувшись к стене.
Лешка суетился и нервничал, спрашивал – не заболела ли, не хочет ли горячего чаю или чего еще?
– Ничего, – не поворачиваясь, отвечала она. – Ни-че-го.
Мария курила и смотрела в окно. Анюта убежала к подружке.
Лешка вышел на кухню. Спросил, можно ли присесть.
Мария кивнула.
– Теть Маш, – собрался он с духом, – что с ней? Заболела?
Мария посмотрела на него и вздохнула.
– Уезжай, Алексей, – твердо сказала она, – уезжай. Не получится у вас. И не держи на нее зла, она очень старалась. Ты хороший парень, Леша. И Лиза хорошая. Только ты не для нее и она не для тебя. Так
