Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский

— Ну, я сказал! — процедил сквозь зубы Оська, круто повернулся и пошел, всерьез боясь, что Виктор, который был намного сильнее его, начнет драку.

Оська решил подождать. Еще неясна была ситуация, хотя он твердо знал и к этому его подвели рассуждения отца: власть и сила теперь будут на его стороне. И он, и отец его не богачи, не кулаки, а средней руки крестьяне, обиженные советской властью, отнявшей у них ветряную мельницу. Как только началась война и стали отступать наши войска, они откровенно ждали прихода оккупантов, лелея мечту, что с их приходом возвратится и прошлое.

С появлением немцев в Нагорном в хате Свирида Кузьмича собирались бывшие единоличники, по разным причинам не попавшие в армию и потому остававшиеся дома. Переступив порог, покрестившись на образа, бормоча молитвы, они ожидали, что скажет хозяин, который был у них большим авторитетом. Встретив единомышленников, Свирид Кузьмич пригласил их сесть, и улыбка не сходила с его густо поросшего жесткой щетиной лица.

— Вот оно — пришло! — сжав в троицу пальцы правой руки, он тоже перекрестился, упираясь пронзительным, пылающим взглядом в святой угол хаты. — Теперь все будет, как в старину: губернии, округа, уезды, волости и никакого колхоза — ни дна ему ни покрышки… Слыхал я, жить и работать мы будем в общине… Так у нас завсегда было до революции…

Бывшие единоличники, а теперь сбросившие с себя, как волы ярмо, это тяжелое и не всегда безопасное клеймо, слушали Огрызкова с большим вниманием и почтением.

— А начальство как называться будет? — спросил Григорий Борисович Шапкин.

— А так: в уезде станет управлять бургомистр, в волости — старшина, а в селе, хоть бы у нас в Нагорном, староста…

— Тебе и карты в руки, Свирид Кузьмич, — заметил Демид Савельевич Казюкин и закашлял в кулак, ожидая, что скажут на его предложение мужики.

— Да, да, верно говоришь, Демидка…

— Чего зря балакать, тебя изберем старостой, Свирид Кузьмич…

— Надо только сход собрать, — согласился Огрызков и стал наливать в стаканы содержимое бутылки, которую как раз принесла жена его Авдотья Саввишна. — Надо, чтобы все было чин-чинарем… Вот за это и выпьем, мужики!..

Зазвенели стаканы, забулькало в горлах. Лица мужиков повеселели.

Ночью перед самым появлением немцев в Нагорном, когда жители села, прячась в погребах и подвалах, дрожали от каждого близкого и даже далекого взрыва бомбы или снаряда, Евдокия с небольшим узлом самых необходимых личных вещей ушла на хутор Выселки, понимая, что оккупанты туда доберутся не сразу, да и спрятаться там есть где — степь насколько глаз хватит, среди которой немало балок и дубрав. Дарья Петровна с нескрываемой радостью встретила племянницу. Она отставила в сторону решето с измельченным зерном кукурузы, которой кормила шумную ораву курей у закутке, где был их насест, вытерла о завеску руки, обняла Евдокию и горько заплакала.

— Сиротинушка моя, — всхлипывала Дарья Петровна, — мы обе теперь, как сухие стебельки в степи… Одни, одни на всем белом свете!..

— Ну что ты такое кажешь, тетя! — успокаивала Дарью Петровну Евдокия.

— Нету нашего Илюшеньки, нету, — еще громче зарыдала она.

— Знаю, тетя, он на позиции…

— Убили его, убили… Макарка Криулин сам похоронил его, так он в письме отписал…

— Да как же так?!

— Немцы поезд разбомбили.

Тут уж не выдержала Евдокия и разрыдалась. Так они, усевшись на скрипучей ступеньке крыльца, долго и горько плакали.

— И от Валеры ни слуху ни духу, где запропастился — ладу не дам, — горевала Дарья Петровна. — Может, уже и он головушку сложил…

— По годам его еще в армию не взяли, тетя, — икая и вытирая слезы на щеках, старалась успокоить тетку племянница. — А не приехал из города, так теперь какая дорога — не протолкнуться! Вот увидишь, Валера скоро вернется, вот увидишь…

Так в ожидании Валерки и стали они вдвоем жить на хуторе среди привольно раскинувшейся ковыльной степи. В Выселках быстро узнали о том, что в Нагорное вошли немцы. А на хутор они добрались лишь через два дня на грузовике и мотоциклах. Оккупанты ходили от хаты до хаты, присматривались к хуторянам и требовали: «Матка, млеко унд яйко, унд шмальц!» Люди выносили и молоко и яйца, хорошо понимая, что нежданные гости и сами могут это добыть, перевернув все вверх дном в хатах, сараях, хижках и вообще во всех закутках, так лучше быть от греха подальше.

А перед тем, услышав еще издали гул автомашины и стрекот мотоциклов, Евдокия забеспокоилась.

— Тетя, мне надо спрятаться…

— Да куцы же ты побежишь? — всплеснула руками Дарья Петровна. — Степь кругом, все как на ладони!.. Да и они, немцы-то, не начнут с бухты-барахты хватать… Мы, чай, не солдаты…

— Забыла — у меня отец коммунист?

— Так а где он теперя — у могиле!

— Фашисты на это не посмотрят… Да и дядя Илья хоть и беспартийный, но был на хуторе бригадиром, так что и к тебе, тетя, они могут придраться…

— Ой, Господи, Царица Небесная, спаси и помилуй! — запричитала Дарья Петровна, крестясь. — Ну, беги скорее через сад, через сад, в ту вон балку, там кустов терну много, спрячься в них, хрипы в колючки не полезут… А я свое отжила, меня не тронут… Беги!

Они расцеловались, и Евдокия бесшумно скользнула в сад и быстро оказалась в густой степной траве. В балку она не побежала, боясь быть увиденной, а упала в жесткий бурьян и затаилась. Домой вернулась лишь к вечеру, когда на хуторе утихли голоса и автомобиль с мотоциклами утонули в далекой пыли.

— Да где же ты так долго пропадала? — встретила ее испуганная Дарья Петровна.

— В траве лежала…

— Немцы, слава Богу, никого не тронули… Нахапали еды и укатили, чтоб она им поперек горла стала…

— Боялась я, — Евдокия зачерпнула в колодце-журавле ведро холодной воды, сперва жадно напилась, а потом умылась. — Вас не тронули, тетя, а меня… не знаю… Нет, мне с фрицами лучше не встречаться… Дура я, дура, тетя, — с грустью продолжала Евдокия, — уехала бы с Иванкой на Дальний Восток — никакой фашист не дотянулся бы до меня… А я Ваське поверила, души в нем не чаяла, ночью сюда, в степь, одна к нему спешила, а он взял и уехал и ни словечка о себе… Забыл! А может, и не любил вовсе, наигрался со мной и кинул, как ненужную тряпку…

II

С приходом оккупантов жизнь в Нагорном внешне мало чем изменилась. Завоеватели не лютовали — видимо,