По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков
34
Да, в эту ночь немцы захватили всю южную часть Смоленска. Уйдя на другой берег, немногочисленные защитники города закрепились на северной стороне. Мосты взорвали. На подмогу защитникам подошли регулярные части. И начался долгий бой между берегами. Теперь уже по домам южного берега на холмах и в оврагах била советская артиллерия. Город снова горел. Им отвечали немцы. То и дело на северную часть города сыпались бомбы с самолетов. Советских самолетов в смоленском небе вообще не было. Просто не было, и все.
«Где же ты, Сенька?» – спрашивал в сердцах Илья.
Днем он прошел через город к крепостной стене. Дымили остатки деревянных домов. Горели многоквартирные дома. Их уже никто не тушил. На улицах валялись куски деревьев, кирпичей, тела мертвых людей и лошадей. Краснели и чернели сгоревшие машины. Все немцы были сосредоточены у линии противостояния – у Днепра. А на холмах находились танки и орудия, из которых вели огонь по северной части. Из уцелевших домов выходили немецкие солдаты с набитыми карманами и вещмешками. И тут же следом за ними в эти дома устремлялись жители. Они уже тащили на спинах целые тюки чужого, а кто-то, наверное, и своего добра – поди разберись, кто тут есть кто. В магазинах шла деловитая возня. Оттуда выносили ящики и мешки. Некоторые на ходу жевали, роняя куски вафель и печенья на тротуары, залитые машинным маслом, кровью людей и животных.
Илья был пьян ночью. А сегодня весь город казался хмельным, сдуревшим. Лица мародеров были какими-то стертыми, отрешенными – люди, похожие на лунатиков. Или на крупных крыс из какой-то невероятной сказки.
Он видел уже ясно и немцев. Это были молодые и средних лет мужчины в пилотках и касках, с автоматами, гранатами, подсумками на ремнях. Резко выделялись погоны и петлицы, орел справа, над карманом. Офицеры в лихо заломленных вверх фуражках. Проезжали мотоциклисты в больших очках и черных плащах.
Странно, но немцы смотрели как-то поверх смолян, будто смоляне были прозрачны и почти не существовали.
В глаза снова и снова бросался этот орел, распахнувший крылья, над верхним карманом. Какой-то такой вот орел всю ночь и когтил Смоленск. И теперь Смоленск стоял с выбитыми очами. Трубы печей повсюду торчали, как трубы странных пароходиков. Нечто похожее на кладбище кораблей, на заколдованную флотилию.
И все это происходило при несмолкающей стрельбе внизу у Днепра.
Наконец Илья добрался до своей башни. Старики находились там. На костерке Галина Степановна что-то готовила. Петр Ефремович таскал доски и разбивал их топором, складывал у костра. Дым уходил вверх. Старики оглянулись на Илью.
– Ильюша? Живой! – приветствовал его старик, разгибаясь и поглаживая усы. – А мы вот похлебку варим. Суп из топора. Галька брешется, мол, ударит кто, свой или немец. А чего бить-то? Когда все и так побито, пожжено и порушено. И всюду дым коромыслом.
Галина Степановна неодобрительно поглядывала на мужа и на Илью. Конечно, теперь он был нахлебником. А есть ему очень хотелось. По пути сюда он наткнулся на колонку, надавил на рычажок – и вода весело ударила, как будто и не было никакой войны и всего ночного морока. Илья нагнулся и принялся ловить рвущую губы и щеку струю. Вода шла холодная, хотя и припахивала железом. Илья не мог отойти от этой колонки. И это все ему тоже казалось странным. Вот он пьет из колонки… Жажда осталась той же, довоенной. И вода имеет тот же вкус. И механизм подъема воды из глубин работает по-прежнему. Но мир уже абсолютно переменился. Смерть вошла в него уже не на правах гостьи…
– А немец сюда заглядывал, – продолжал рассказывать Петр Ефремович, и его голос отдавался от мощных стен. – Но что взять с нас, стариков?
– Что, что, – подала голос Галина Степановна, поправляя выпачканный в саже платок. – То и взять – жизнь.
Петр Ефремович махнул рукой.
– Ну, это, вон, Ильюше и жаль отдавать, потому как вся, почитай, впереди. А нам уже и отдавать-то нечего…
Внезапно что-то с воем стремительно надвинулось, и в тот же миг раздался звук удара. Со стен посыпалась кирпичная крошка. Галина Степановна резко обернулась, возвела глаза вверх и, шмыгая длинным носом, чуть вздернутым, зашептала молитву и перекрестилась.
Петр Ефремович устало выругался.
– Это уж и не впервой. Но! – Он воздел указательный палец. – Ни-ни. Стоит Позднякова, хоть бы хны. Стоит… Башня, она, конечно, заметная… Но так не одна же башня. Другие вон, Пожарисские и Павловы, Скурлатовы прячутся в нишах. То бишь: с той стороны, от наших-то, защита. А с этой? Как будто немецкая пуля не дура. Дура. И уже у Павловых подбили бабку. – Петр Ефремович кивнул влево. – Пуля нашла ее шальная. Мучается Варвара… Нет уж, лучше в башне сидеть, со всех сторон броня кирпичная.
Когда варево было готово, Петр Ефремович пригласил Илью на чурбак, – а несколько чурбаков стояли кружком, посередине другой, и на нем отполированная задняя стенка стола с нехитрой снедью, мисками и ложками. Тот начал отнекиваться, но Петр Ефремович вдруг заявил, что и он тогда есть совсем не будет и так сыт, страхами. Галина Степановна зло зыркнула на него и покачала головой.
– А ты кушай, кушай, мамаша, – сказал ей муж.
– А ну садитеся! – приказала старуха.
И тогда Илья уступил. Они расселись на чурбаках. Прилетел со свистом еще один снаряд, да ударился подальше, где-то возле башни Веселухи.
– Стоят, – снова молвил старик. – Авраамиева, Орел, наша…
Орлом все неправильно называли башню Веселуху, о которой написал авантюрный роман Федор Андреевич Эттингер в прошлом веке. Там творилась всякая чертовщина, в подземелье сидел неповинный узник. Правда, все башни имели по два-три имени. Башня, в которой они сейчас находились, называлась и Поздняковой, и Роговкой. Поздняков – был такой купец, совершивший путешествие по заданию Иоанна Грозного на восток, в Царьград и Иерусалим, и написавший «Хождение на Восток». Точнее, его звали Позняков Василий. Какое отношение он имел именно к этой башне? Мог ли он жить тут поблизости, когда каменщики и плотники под водительством зодчего Федора Коня строили церковь, то есть в начале семнадцатого века? Посольство ушло в середине шестнадцатого. Купцу тогда могло быть лет тридцать… Что ж, мог он быть и долгожителем. И в те времена доживали до восьмидесяти, хотя и редко. Кроме того, с ним был сын. Вот он даже мог участвовать в строительстве крепости.
Илья хлебал варево и продолжал
