Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

– Ок.

Она сообщила полное имя Маруси, дату и время, еще какие-то протокольные детали. Поинтересовалась почтовым адресом, на который можно отправить бумажное письмо.

– Она не захотела записывать видео… вы понимаете.

Лис кивнул.

– Держись, бро. – Собеседница отключилась, оставив его сидеть перед экраном с Марусиной аватаркой, еще здешней, в варианте без волос.

Лису было и плохо, и непонятно: что делать теперь? Уговаривать себя: мол, если бы я знал… Я все переделаю! Кому звонить? Богу? Алло, Бог у аппарата…

Сосед с банным полотенцем через плечо заглянул в комнату.

– Ты чё завис? – спросил он и хлестнул полотенцем. Несильно, чисто так, по приколу. И очень удивился, когда Лис вскочил и кинулся с кулаками. Потом извинился, пососал ссадину на костяшке – расшиб о косяк, – сгреб со стула куртку и поплелся за дверь.

Вспомнил, как в домике, куда возил их дядя Скворцов, она отстранилась и погладила по щеке. «А я не могу, – сказала она и виновато развела руками. – Я правда еще маленькая… оказывается».

Соломенное солнце ярко просвечивало ветви. Лис шатался у общаги, не решаясь куда-то двинуться, что-то сделать. Он достал телефон, промотал один номер, другой, третий, но звонить никому не стал, просто поперся к странному дому, надеясь, что и там ему не откроют.

Ему и не открыли. Дом стоял нараспашку, окна, двери, все… будто хозяин решил устроить генеральное, перед летом, проветривание.

Маруся рассказывала, что погода в Филадельфии – примерно как у нас, только зимой теплее, потому что море. Значит, сейчас там тоже тепло.

Он или прослушал, или Алена не сказала ему, где похоронили Марусю. Лис бегом вернулся в общагу, ткнулся в скайп, но аккаунт был уже неактивен. Можно написать письмо, он напишет, а потом, бог знает каким способом, обязательно приедет туда, на могилу. Он же родственник. Других у Маруси нет, потому что предали, суки.

С вокзала грянуло ежедневное обязательное «Прощание славянки», отходил московский экспресс. Если занять где-то денег, можно уехать. Только в общаге не у кого. У дяди Саши, скорее всего, нет, могут быть у дяди Скворцова. Значит, так и так идти в странный дом по второму разу.

Лис сунул в рюкзак нужные в дороге вещи (потом он долго удивлялся своей логике), написал парням, что уезжает, и аккуратно запер дверь комнаты.

Когда Лис проснулся, то сначала не понял, где находится и почему. Очень болела голова над переносицей. Причина валялась тут же, на полу. Выпить пузырь и не проблеваться – это был рекорд, но какой-то безрадостный.

Он кое-как спустился с лестницы, заглянул на кухню, в комнаты, потом догадался выйти на крыльцо и обнаружил расставленные прямо на тротуаре табуреты, дядю Сашу, Скворцова и незнакомую девушку в расписной индийской кофте и с растаманской косицей в волосах.

– …мы тележку сперли и гоняли, прикинь, – рассказывал ей Скворцов. – А охранник нас покрывал.

– Она кошек любила фотографировать, – сообщил с крыльца Лис.

– Точно. – Скворцов отсалютовал рюмкой. – Особенно Хрюшку и Мишку из котокафе.

Лис слабо улыбнулся:

– Еще ей куклы-монстры нравились, и она мне стикер из Филадельфии отправила, такой, знаете… «Море – это слезы, которые приносят радость».

Дядя Саша кивнул. Лис ему этот стикер показывал.

– Семнадцать лет тому, – сказал Скворцов, – умер один хороший человек. Его много кто тут знал, в тусовке. И вот, когда он умер, народ решил рассказывать про него истории, которые были, которые не были или были, но не с ним. Вот так придумали, чтобы он жил дальше. – Скворцов выпил еще водки. – Говорят, его даже видели. Года через три после смерти…

– Карасев? – спросил дядя Саша.

* * *

Историю Карасева я уже слышала. Скворцов вообще поминал его часто, рассказал про Скатку, про шинель с медалями и значками, про дареные истории.

У меня тоже была история. Подарить я бы ее не рискнула никому. Скорее наоборот. Но я смотрела на Лиса, и мне почему-то мучительно хотелось рассказать. Да, ему плохо, да, у него умерла подруга. А Даша мне даже подругой не была, я вообще узнала о ней на занятии у Леши – это еще один наш преподаватель «без отчества», только, в отличие от Дениса, недоверия к нему у меня нет.

Леша вел практику по экспериментальной психологии, никогда не ставил пропуски отсутствующим, вероятно из еще неизжитой студенческой солидарности: он сам окончил вуз три года назад.

Вот и тогда на практику к первой паре нас пришло всего трое, после выходных так случалось частенько. Партами пренебрегли, взяли стулья, уселись в кружок и давай болтать не столько по делу, сколько о важном. Обсудили одну тему, другую, и вдруг прорвало Веру. Я с ней не общалась почти, так, привет-привет.

– Сегодня год, как Дашу… – Она спрятала сцепленные руки между коленей. – Вы ее не знали… Наши же… студенты.

И рассказала.

Дашу изнасиловали и убили в Черняевке, лесопарке посреди города, двое однокурсников. На следствии они рассказали, что просто поехали втроем отдохнуть. Выпивали, дурачились, то-се. Они не смогли вспомнить, когда обычные фривольные приколы приколами быть перестали. Даша отбивалась, кричала, плакала, пригрозила заявить в полицию. Парни испугались. Кто именно ударил ее камнем по затылку, точно установить не удалось. Теперь это не важно, потому что парни испугались еще раз и, вместо того чтобы убежать, бросили ее головой в костер. И девушка внезапно очнулась.

Что случилось потом, не снилось мне в кошмарах, но я хорошо помню, как примерила это на себя. Даша елозила перед своими бывшими друзьями по земле, хватала за ноги, умоляла добить. Они добили. Они почти отрезали Даше голову. «Она же сама просила…»

– Я тогда с ними собиралась, но простудилась и не пошла, – закончила Вера спокойным сухим голосом. – Получается, тоже виновата. Если бы пошла, они бы не убили. Не смогли. Не стали бы.

Мы заспорили. То есть сначала принялись утешать Веру, что зря она берет вину на себя, потом закусились всерьез, начали разбирать профессионально. Та еще экспериментальная психология получилась.

Сейчас я бы не спорила. Сейчас я знаю о себе, что или действительно расслабилась бы, или сама попыталась убить – как карта ляжет. Думать об этом бесполезно и не надо. Думать надо о Даше, Марусе, Карасеве, дарить им хорошие истории и значки с медалями. Надо думать о Лисе, о Скворцове, о наших. Но я ведь такая дура, я не нуси, и уж подавно не Г. А., и не марсианин Майк. Я налила себе водки и выпила, не дожидаясь остальных.

Надо бы сходить положить цветов на