Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер
Рабинович (женским голосом). Кто здесь жених? (Мужским голосом.) Вот он!.. это я! (Снова женским.) Возьми этот платок и накрой им лицо невесты. (Снова мужским.) А кольцо? Обручальное кольцо есть у тебя? (Хлопает себя по карманам.) Кольцо? Есть кольцо. Я обо всем позаботился… (Достает кольцо.) Надень его невесте на указательный палец и повторяй за мной… (Нараспев.) Гарэй ат мэ-кудэшэс ли… Бэ-та-ба-ас зу… Мазлтов!
Фрадис (вскакивает). Мазлтов! Мазлтов!
Рабинович (продолжая игру). Послушайте меня, евреи! Если бог хотел, чтобы мы встретились с вами на таком торжестве, так, значит, это справедливо. Давайте же радоваться и танцевать! Возьмемся за руки — и подпевайте дружней. Пустимся в пляс!.. Живее! Танцуйте, портные — люди ножниц и утюга, люди железа и стали! Танцуй, народ!
Фрадис (подыгрывая). Танцуйте, танцуйте!
Рабинович спотыкается о диван и обессиленно падает на него.
— Браво, Мотеле! Браво! Кто бы мог подумать! Столько лет знать человека и… не знать о нем ничего. Какой талант пропадает!
Рабинович отмахивается.
— Э-э, талант! Просто коньяк во мне разыгрался… Кстати, чаю хочешь? С тортом!
Картина четвертая
Маршалик. Вот вы говорите: чудеса. Сегодня ночью, скажу по секрету, не успел я закрыть глаза, как вдруг чувствую, что голова моя закружилась. Крутится, крутится и вдруг — р-раз! — со свистом уносится в небо. Хоть догоняй! «Караул! — кричу я ей вслед. — Голова ты моя неразумная, что же ты со мной делаешь? Как я теперь обойдусь без тебя?» А моя голова, моя бедовая головушка, уже посылает мне из небесных слав сигналы, как настоящий искусственный спутник: ти-та, ти-та, ти-ти-ти-та… Что значит: не беда, другие всю жизнь обходятся без головы, и никто этого даже не замечает. Представляете, какие мысли иногда залетают в мою голову! Так можно после этого спокойно спать по ночам?.. А тут, как назло, я недавно слышал от одного башковитого человека, что где-то там, в дальнем космосе, есть такие черные дыры, и если туда попадет какая-нибудь ценная вещь, не про нас будь сказано, так-таки очень плохо. И я лежал всю ночь и думал про себя: ведь я хорошо знаю свою головушку — везде ей надо сунуть нос, во все влезть по уши… мне только не хватает, чтобы она втемяшилась вот в такую черную дыру!
Утром просыпаюсь и первым делом хватаюсь за голову — слава богу, вернулась! Так знайте, что это совсем не лишняя вещь в хозяйстве — иметь голову на плечах…
Да, на каждом шагу сегодня случаются случаи. Они случаются так часто, что мы перестаем видеть в них чудеса, а смотрим как на самые обычные фокусы. Возьмите хотя бы такой заурядный трюк, как устроить свадьбу. Пока доведешь до благополучного конца, можно потерять голову. Нет, не зря говорят, что на свадьбе только танцевать хорошо… С первого дня начинается суета, беготня; надо раздобыть это, достать то, весь город ходит вверх тормашками, к доставальной этой кампании подключаются буквально все — родственники, друзья, знакомые, знакомые знакомых и даже однофамильцы. Этот, скажем, приятельствует с тем, тот накоротке с третьим, а четвертый — незаменимый в общении человек, потому что, если постарается, может достать или японский спиннинг, или черную икру. О спиннинге вообще речи нет, но скажите: зачем нам черная икра, когда, наоборот, нужна свежая рыба? А если нет свежей рыбы, как прикажете ее нафаршировать? И последний, уже совсем роковой вопрос: где вы видели еврейскую свадьбу без фаршированной рыбы? Молчите?
Короче, в доме от прежней спокойной жизни осталась только кошка. Свадьба завертелась и затянула всю семью, как великий водоворот Мальстрём. Каждый исполняет свою посильную роль. Мотл, конечно, тоже не сидит без дела Вернее, он именно сидит на нем: заделался на старости лет диспетчером.
Аппарат звонит
— Алло?
— Кто на проводе? Это Мариночкин папа. Так и так, я подобрал ключ к магазину «Океан». Если позвонит Давид Иосифович, скажите, что рыба у нас в кармане.
Через минуту звонит зять. Рабинович добросовестно рапортует.
— Давид? Ключ у нас в кармане. От чего? От океана!
И так весь день.
Но что же будет с хуппой? Время-то не стоит на месте. Конечно, после встречи с Фрадисом на душе у Рабиновича стало легче, но вопрос все равно торчит у него в ребрах и мешает жить. Он как-то попытался снова завести разговор с Любой, но она в последние дни так задергана, что ничего хорошего не вышло. Может, сунуться все-таки к зятю? Так тот неприступен, а в сущности — просто трус: боится, что про хуппу могут пронюхать в школе, где он ведет историю. Что тогда будет?.. К тому же, считает реб Мотл, надо иметь и немножечко самолюбия. Лучше самому исщипать себе щеки для румянца, чем позволять чужим…
И все же один разговор произошел. Точнее, не совсем разговор, а небольшой разговорчик. С внуком.
В тот день Марик после завтрака задержался дома. Когда Люба и Давид Иосифович ушли, дед осторожно забросил удочку:
— Марик, — начал он, — все-таки интересно знать и твое мнение.
— Насчет чего, дед?
Марик возился с магнитофоном, копался отверткой в его железном нутре.
— Твои родители уже высказались, вернее — отмолчались… Мариночкины папа и мама? — тут реб Мотл пожал плечами. — Я к ним ничего не имею — тоже порядочные люди…
— Дед, — усмехнулся Марик, — дипломатическая карьера тебе уже не грозит. Говори прямо: чего ты от меня хочешь?
— Ничего особенного. Я хочу знать, как ты смотришь на то, чтобы тебе и Мариночке поставили хуппу?
— Хуппу? — Марик потер лоб. — Ах да, это, кажется, такой древний обряд? Додик Лернер что-то мне рассказывал: на четырех палках держат полотняный зонтик, и под ним надо прокрутиться семь раз.
— Зонтик? На палках? Пусть так. А где он видал?
— Кажется, в Черновцах, у своей двоюродное сестры.
— Значит, ставят люди хуппу? — Рабинович ухватился за эти слова, как утопающий за соломинку.
— Ну и что? Одни ставят, а другие нет.
— Почему же одним да, а вам — нет? Разве ты не сын своего отца, не внук своего деда?
Марик отложил отвертку и включил паяльник.
— Как бы тебе объяснять, дед? Смысла не вижу. Вот у меня стоят несколько пластинок с еврейскими песнями. Не мама и не папа купили их — я сам. Потому что эти песни греют мне душу, напоминают о бабушке, о том, как она пела иногда, штопая мои носки. А хуппа… нет, не понимаю.
— Не понимаешь? А хочешь понять?
Марик подсел к деду и
