Рассказы об эмоциях - Марина Львовна Степнова
Пол в коридоре мягко качнулся у него под ногами, в голове шумело, ай да «Три звездочки», сто лет их не пробовал. Он постучал, улыбаясь, и, когда дверь открылась, сказал: «Добрый вечер, мы там поужинать сели, не хотите присоединиться?» Ребенок спал, укрытый одеялом, мать выглядела усталой, за спиной у нее было темно и тихо, как в детской, и горела лампочка над нижней полкой; она прижала палец к губам и нахмурилась – тише, ну что вы кричите, и он вспомнил маленькую Катькину комнату и кулек в кроватке, а он ввалился большой и лишний и пахнет коньяком, и жена говорит: «Разбудишь сейчас, а мне полночи потом укладывать, иди давай, Ваня, ну все». За спиной слышался смех и звон стаканов, и он сказал: «Извините, ради бога, простите за беспокойство», – и пошел обратно, наполненный нежностью и виной.
Потом они сидели еще и пили коньяк, полковник сыпал армейскими тостами вперемешку с армейскими анекдотами, румяная бабулька хихикала, прикрываясь ладошкой, и женщина рядом была красивая, очень красивая и все-таки грустная, такие грустные всегда особенные, и он спросил: «Вы замужем?» – а она ответила: «Какая разница?» – и разницы правда не было никакой. И дождь снаружи стучал уютно, а ноги у девушки были голые, совершенно летние ноги, в купе было тесно и тепло, он всегда любил поезда, а потом вдруг почему-то перестал ездить, почему? И Катьке все можно будет завтра объяснить, конечно, она поймет. «А что ж бутерброды никто не ест?» – спросила бабулька, и он тут же понял, что не ел со вчерашнего дня, и это тоже было вовремя и правильно: просто свежий хлеб с толстым куском сыра, и все, ничего больше было не надо, такая радость от еды тоже бывала только в поездах.
Первую тарелку прикончили жадно, без слов, и симпатичный человечек с портфелем потянул к себе вторую, крутанул ее и прочитал надпись на кромке:
– Жи-гу-ли, – поднял глаза и спросил весело, с набитым ртом: – Погодите, мы разве в Самару едем?
– Стоп, – сказал Зорин. – Какая Самара, это «Красная стрела».
(Скорый Москва – Питер, отправление в 23:55, прибытие в 07:55, Катькина свадьба.)
– Ой, ладно, ну перепутала, – сказала бабулька. – Ешьте, пока горячие.
Но лицо у человечка с портфелем стало такое же, как утром, когда его спросили, с кем он ехал. А бутерброды действительно были горячие, до сих пор. Хотя должны были остыть.
– Сколько времени? – спросил Зорин. В горле у него вдруг пересохло.
– Полчетвертого, я же сказала, – ответила красавица.
– Добрый вечер! Чайку?
Зорин обернулся. В дверях стоял мордатый дядька в синем кителе РЖД. На лице у него была казенная улыбка, а в каждой руке по три фирменных подстаканника, над которыми торчали ложки и поднимался пар.
– С лимоном? – придирчиво спросила бабулька. – Вот тут поставьте, – и принялась распихивать жигулевские тарелки.
Проводник шагнул в купе и расставил чай на столике.
– А чайковского бы сейчас не помешало! – воскликнул полковник.
Бабулька придвинула один стакан к себе, второй – к девице в шортах, и загремела ложкой.
– Чай-ков-ского!.. – повторил полковник.
Голоногая девица раскрыла рот, и оттуда в чай выпал кусок шоколада. Бабулька раздавила лимон о стеночку, шумно отхлебнула.
– Спасибо, – кивнула она проводнику.
Проводник мялся в дверях и не уходил.
– Спасибо! – сказала она еще раз, с нажимом.
– Смену сдаю, – сказал проводник, глядя в сторону. – За бельишко бы рассчитаться.
Лицо у бабульки мгновенно погасло, взгляд метнулся к стопке белья на верхней полке.
– Завтра! – сказала она напряженно. – Можно людям посидеть нормально?
Глаза у красавицы были огромные, с расширенными зрачками. Зорин понял, что совершенно трезв. Абсолютно, как стекло.
– Какое на хер бельишко? – спросил он, поднимаясь. Стаканы звякнули. – Вы издеваетесь? Это что, скрытая камера какая-то? Нас снимают тут, что ли? – Он попытался ухватить проводника за китель, тот резво увернулся, не переставая угодливо улыбаться. – А я к дочери из-за вас!.. – закричал Зорин. – К дочери на свадьбу опоздал! – и выпрыгнул в коридор.
Проводник с неожиданной прытью побежал от него в другой конец вагона. Зорин погнался следом, но пол на секунду будто бы снова провалился у него под ногами, и за эту секунду мордатый гад успел скрыться в своей каморке у туалета и щелкнуть замком.
– Эй! – крикнул Зорин и ударил в проводницкую кулаком.
– Рассчитаться надо! – глухо раздалось из-за двери. – Мне кассу сдавать!
– Молодец, – сказала бабулька, когда Зорин вернулся в купе. – Так его, сволочь. До завтра подождать не может. Садись, миленький, покушай.
– Надо вместе, – сказал Зорин полковнику. На коротышку с портфелем надежды не было. – Выломать как-то, я не знаю. Разобраться.
– Ой, не нужно, пожалуйста, – устало сказала красавица, как если бы при ней затеяли драку в ресторане.
– Да сам выйдет, – сказал полковник, жуя бутерброд. – Куда денется. Ну чего, еще по пять капель, может? – и кивнул на коньяк.
Они все подставные, понял вдруг Зорин с ослепительной ясностью, все до одного. Полуголая девица, красивая разведенка, бабка эта… мужик с верхней полки. Даже мамашу придумали с ребенком, а я идиот. Ну какой трехлетка будет спать сутки?
Он повернулся, бросился к соседней двери и рванул ее на себя. Ряженая мамаша вскочила, кинулась навстречу и зашептала настойчиво, быстро – вы что, разбудите, нельзя, но Зорин оттолкнул ее, шагнул к свернутому на полке кульку и сдернул одеяло. Ничего под ним, конечно, не было, никакого ребенка.
– Поиграть вы решили, да? – сказал Зорин. – Весело вам? Я вам сейчас устрою весело! Я вам так сейчас весело устрою…
Женщина не ответила. Похоже, она вообще его не слышала и просто смотрела на пустое место на полке. Лицо у нее было такое, что Зорину показалось, будто он сделал что-то ужасное.
– Доволен? – сухо спросила бабка из коридора. – А ну-ка, давай выходи. Давай-давай, – и, не дожидаясь, схватила его за руку и потащила вон.
Но
