Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

Все утро Коротков провозился на гумне. Устанавливали двигатель, испытывали работу новой арматуры, потом прилаживали на место молотилку. Эту работу Стручков целиком возложил на него, — сам же он с Ворониным и кузнецами спешно ладил новые фуры к перевозке снопов.

После обеда Бодров прошел во главе полеток на поле копнить рожь.

Стручков проводил их взглядом и кивнул Короткову:

— Надо пойти посмотреть, как там идет дело. Пойдем, пожалуй, вместе.

Через всю усадьбу они прошли молча. Коротков искоса заглядывал на Стручкова. Лицо у него было все в масляных пятнах, а недавно белоснежный картузик теперь превратился в пестрый, измятый колпак.

На самом выходе из ветловой ограды Стручков дернул Короткова за рукав и указал глазом в сторону. Коротков глянул в указанном направлении и задержал шаг: на канаве, занятая разбором каких-то трав, сидела Наташа. Он растерянно поглядел в лицо Стручкову и широко и нескладно улыбнулся. Потом ринулся в сторону, шумнув на ходу:

— Иди! Я сейчас тебя накрою!

Наташа встретила Короткова так, как будто она виделась с ним час тому назад. Она спокойно ответила на его торопливое пожатие руки, оправила на коленях платье. Коротков топтался около нее, говорил много и обо всем, потом решительно взял Наташу за руку и нетерпеливо затряс ее:

— Черт возьми! Неужели вы не понимаете, что я одурел от радости?

Наташа улыбнулась в первый раз, оглядела его с ног до головы и рассмеялась звонко и весело, закинув голову назад, так что солнце ударило прямым лучом ей на обнаженное горло, и Короткову видно было, как в розовой впадинке бился толчками ее смех. Он растерянно глядел на нее и бормотал:

— Ну? Чему? Что смешного, в самом деле?

Наташа оборвала смех и со слезами на глазах глянула на Короткова.

— Хорош… Рад и ругается…

— Наташа… Послушай… — Коротков вдруг оглянулся, схватил Наташу за плечи, приник к ней и мгновенно оторвался. Под ним закачалась земля, голова вдруг сделалась пустой и холодной.

Стручков встретил их на рубеже с угла, где стояла бочка с водой для пойла тракторам.

Коротков подвел к нему Наташу и сказал обрывисто, отвернув лицо:

— Это… Ну, теперь, значит…

Стручков рывком поправил козырек и протянул Наташе грязную лапу:

— Понимаю… Это дело хорошее.

Не выпуская руки Наташи, он похлопал ее по тыльной стороне ладони и, улыбаясь, глянул на Короткова.

— Этому коню нужны вожжи… Так что советую это помнить.

Наташа выдержала взгляд Стручкова и улыбнулась.

— Не оборвет?

— Оборвет, мы скрепим. Стали подпустим.

Коротков смотрел на них и блаженно улыбался. Ему нравилось, что Наташа не смутилась, отвечала Стручкову просто, как давнишнему знакомому, и в нем поднималась гордость.

Квадрат ржей сжимался все у́же, и на прокошенных холстах густо лежали снопы, как сброшенные с повозки лишние седоки. Трактора цокали в низине, и из-за притихшего полотна низко склонившейся ржи видны были ровно взмахивающие, руки граблей. Белогуров первый обогнул угол и, пустив синий клуб газа, пошел по этой стороне квадрата. Когда он поравнялся со Стручковым, тот поднял вверх руку и обернулся к Наташе:

— Хотите, провезу круга два?

Она замялась и поглядела на Короткова. Стручков поймал ее взгляд, осклабился:

— Ему скучно не будет. Вваливайте за мной.

Стручков пустил трактор полным ходом, машина зачокала отчетливей, снопы начали падать чаще, и Наташа, распустившая шарф, скоро скрылась за ржаной стеной.

Белогуров, разминая ноги, подошел к Короткову, устало усмехнулся и сел на боровок рубежа. В глазах его тлел перегар длинных дум — под гуд и дрожь трактора, и на губах жухлела серая пленка. Он пустил клуб дыма и спросил, не глядя на Короткова:

— Подладил?

— Кого?

— Не лукавь… Пора тебе. А девица первый сорт.

Коротков смущенно погладил усы. Его потянуло рассказать Белогурову о своей любви, о Наташе, — он верил, что тот поймет его, — но, взглянув еще раз в устало осунувшееся лицо тракториста, сдержался.

В этот вечер совхоз успокоился рано, даже полетки не завели тоскучих песен. На ночь Наташу к себе пригласил Стручков. Он без конца шутил с ней, потом завел спор о воспитании детей и довольно улыбался, выслушивая толковые доводы девушки.

Когда Коротков, наконец, пригласил Наташу пройтись перед сном, Стручков похлопал его по плечу и сказал тепло и раздумчиво:

— Вот, Петя… Одним словом, тебе везет.

От этого дружеского участия даже Наташа смутилась. Она глянула на Стручкова большими, вдруг потемневшими глазами и молчаливо прошла на балкон.

Ночь была полна пряным дыханием лип и восторженных порывов.

Коротков вел Наташу бесконечными дорожками, обнимал ее плечи, останавливался и целовал ее покорные пересохшие губы. Наташа, зябко ежилась, приникала к нему, настороженно оглядываясь по сторонам.

Они поговорили со сторожами, вышли на вал и долго глядели в черноту поля, приглохшего перед зарей.

Рассвет разжижил тьму и приглушил толчки крови. Ко дворцу Коротков с Наташей шли безмолвные, отсыревшие. Отсветы багрового пламени из ворот мастерской привлекли их прежде всего своим теплом. У самых ворот возился Воронин, а в глубине мастерской на четвереньках стоял Стручков, погрузив руки в ведро с нефтью. Пламя в горне опадало, утренняя серь вползла в черную пасть ворот и поголубила четырехугольники окон. Стручков приподнялся и вышел на свет.

— Вот, видишь? — он показал Короткову кусок железа, с которого жирными каплями стекала нефть. — Дьяволы! Самая горячка, а у них гайки нарезать нечем.

— Да ведь, Василий Андреич! — Воронин отчаянно взмахнул руками.

— Надо вовремя сказать было! Нет плашек, я бы купил! — Стручков отмахнулся от Воронина и сладко зевнул. — Всю ночь убил на это. Зато уж, — он неожиданно усмехнулся и горделиво положил стальную пластинку на ладонь, — добился своего. Учись! Ты! Сейчас будем примерять.

Потускнели звезды, и в верхушках парка проснулись грачи. К их голодному гаму хлопотно присоединились воробьи, а над дворцом кучкой взлетели голуби, просвистав крыльями.

Скрип телеги привлек внимание задремавших собак, они бросились к скотному, захлебываясь, напали на кого-то, и оттуда несло рваные крики и хлест кнута.

— Кого это черт встряхнул с этих пор?

Стручков обмахнул ладони о полы пиджака и прошел за угол. Оттуда скоро донесся разговор, всхрапнула лошадь, унявшиеся собаки снова разбрелись по конурам.

Коротков взглянул на притихшую Наташу.

— Спать?

Она глянула на него и, скривив рот, проглотила зевоту.

— Не к чему. Пойдем к тебе. С солнцем я — домой.

Они повернулись было, но их остановил Стручков. В его зове было беспокойство, разбуженный гнев и нетерпение. Коротков мгновенно повернулся