Зори на просеках - Михаил Степанович Керченко

…Прошло три зимы. Арсентий Фомич говорил:

— Слава богу! Из Верки уже сделали пол-инженера. Теперь осталось немного.

Он садился за стол обедать, когда принесли ему телеграмму.

— Ну-ка, прочти, — попросил он почтальона.

«Институт бросила, еду домой. Целую. Вера».

Арсентий Фомич взглянул на жену, тихую, во всем покорную ему женщину.

— Так! Замуж вышла али еще хуже: в подоле собирается принести ляльку…

— Тьфу, ты, бесстыдник… — плюнула жена. — Срамота, а не человек.

— Я те покажу: срамота! — грохнул он кулаком об стол. — Ты, ехидна, все знаешь. Скрывала от меня.

И он со злостью начал уплетать щи, потом снова схватился за телеграмму.

— Что за блажь пришла ей в голову! Я спрашиваю: кто ее смутил? Не с ума же она сошла…

Арсентий Фомич бросил депешу на стол.

— Ну, что ты молчишь?! — крикнул он на жену.

— Да я, Арсентьюшка, откуда знаю? Может, заболела. — И она заплакала.

— Эх, дела!

Фомич, казалось, сразу постарел.

Я один встречал Веру на полустанке. Как-то тревожно было на душе. А она чуть-чуть виновато улыбалась и не скрывала в глазах свою радость. Что это: радость встречи или что-нибудь иное?

— Ну, как там отец? Знаю: переживает. И мне нелегко. Зато теперь все решено.

— Почему не спрашиваешь, как там мать? — Она всегда рада, когда я дома.

— Что случилось?

— Ничего. Вот видишь, я уже не студентка, а можно сказать, колхозница. Только замечу одну гримасу — прогоню. Случилось все очень просто. Сама не предполагала, что так сразу возьму и перерублю узел. Решение, конечно, созрело раньше. Нужен был толчок. Как-то мы, студенты, поехали за город. На привале, на берегу Оби, я вызвалась развести костер. Это я умею делать лучше других. Насобирала охапку сухих прутьев, листьев, гнилушек. Зажгла. Потянул дымок. Такой знакомый для меня запах… Сердце екнуло. «И дым отечества нам сладок и приятен», — вспомнилось мне. Ведь я сотню раз разжигала дымарь на пасеке, ела печеную картошку у костра, обжигалась чаем с привкусом дыма и полыни. Я сразу, как наяву, увидела родное село, поля, леса, среди которых выросла, соседей, даже бродячего бездомного козла Сеньку, — и меня потянуло домой. Такая тоска сразу нахлынула. Я представила себе чужую станцию, где я буду работать, бесконечные, грохочущие днем и ночью товарные поезда, кабинет с бумагами… «Еропкина на проводе», и решила, что не быть мне инженером, не быть! Домой, в деревню! К отцу на пасеку…

Арсентий Фомич не упрекал Веру, с хитрецой лишь спросил:

— Так, значит, заскучала, говоришь?

— Да.

— Ну, ничего. Поживешь дня три и уедешь.

— Нет, отец. Уже все решено.

— С кем это ты решила? Смотри у меня!

И поглядывал на меня искоса, недружелюбно. Я понял его взгляд. Только молчал. Считал нужным промолчать. — Тут что-то не то. Тут не дым ей мозги затуманил, — говорил он.

На другой день мы с Арсентием Фомичом поехали на рыбалку. Это он предложил составить ему компанию.

…Огромное озеро, заросли камыша, над которым изредка лениво скользят коршуны, неповторимая вечерняя заря, глубокая настороженная тишина и мысли о Вере. Я лежу у шалаша. Арсентий Фомич возится у костра, варит уху.

— Ну что, дремлешь? — кричит мне.

— Нет.

— Иди сюда, поговорим.

Я усаживаюсь на пенек. Фомич закуривает и поглядывает куда-то в густую, как деготь, темноту, как будто остерегается, что нам кто-то помешает.

— О Верке думаешь?

Молчу.

— Может, невыносимо стало, так утречком вернемся домой?

Он ядовито усмехается, старается дознаться, почему все же Верка в село вернулась. Не из-за дыма же! Не верит он в дым. Несерьезная причина.

Он снимает с шеста котелок с ухой, достает из сумки хлеб, пол-литра водки, огурцы. Выпили. Он оживился, стал поучать меня:

— Женитьба, скажу тебе, дело не шутейное. Тут глаз нужен точный, как у охотника, и прицелка аккуратная. Не промахнуться бы. Понял? Зачем друг другу жизнь калечить? Главное — не надо спешить. И ты вот возьми и испытай Веркин характер, чтоб сумления не было. Только где уж тебе! Ты духом слабоват. Сейчас хлипкая молодежь пошла.

— Ну, что вы говорите, Арсентий Фомич!

Он пододвинулся, взял меня за руку.

— У меня есть такая просьба… уважь старика: скажи ей, что она разонравилась тебе, и прочее. Отступись ты от нее. Прошу тебя. Может, она еще одумается насчет института…

— Да что вы, право! Ничего я говорить ей не буду. А Веру я действительно люблю.

— Я знаю. Она из-за тебя приехала.

— Вовсе нет.

— Ну, ладно. Поженитесь, и пусть она завтра же возвращается туда… Ведь она почти инженер. Инженер! Понимаешь?

— Я не могу вам помочь, Арсентий Фомич. Не могу.

— Так. — Он замолчал, насупился и, видно, в душе каялся, что зря унижался. Больше не заговаривал, всю ночь просидел у костра, курил. А рано утром вернулись в деревню.

Садились завтракать. Я вышел во двор, за мной — Вера. Она подала мыло, полотенце и, зачерпнув большую кружку воды, полила на руки.

— Как порыбачили? — спросила она тихо.

— Хорошо.

— Ты что-то хочешь сказать мне?

— Хочу. Видишь ли, может, вернешься в институт?

— Ты это серьезно?

— Да. Ну, кто ты сейчас? — начал я горячо. — У тебя нет ни законченного образования, ни специальности…

Она помолчала, вглядываясь куда-то вдаль.

— Я, по-твоему, никто? — спросила она сухо.

— Зачем так, право? Не понимаю тебя, Вера.

— А я тебя понимаю. Я простая колхозница. Вот и все.

— Разве я обидел тебя?

— Уйди сейчас же!

— Вера!

— Уйди! Видеть не хочу.

Завтракая, Арсентий Фомич спросил меня:

— Будешь повторно проверять пасеку или как? Тебе домой, поди, пора?

— Папа, как ты смеешь?! — остановила его Вера.

Я угрюмо бросил: «Всего хорошего», — и ушел на полустанок. Дома меня ждала телеграмма, чтоб немедленно явился в областную контору. Я был командирован в Костромскую область на лесокомбинат, где изготовляли ульи. Комбинат этот только начал осваивать ульи, и дело подвигалось медленно: заказ выполняли ученики-подростки, не хватало сухого материала, кроме того, нередко давали срочные новые задания, и директор просто махал рукой на меня. Жди, мол. Я ждал. Первая партия ульев оказалась недоброкачественной, и пришлось ждать, пока устраняли неполадки. Не будешь же принимать с браком! Я не знал отдыха и один только раз написал Верочке.

Минуло полтора месяца. Вернувшись в свою контору, получил разрешение отдохнуть и позвонил в Березовку, где жила Вера. Я знал, что она встретит меня. Но никто не встретил. Огромные тополя на полустанке шумели неприветливо, чуждо. В Березовке не