Зори на просеках - Михаил Степанович Керченко

Я шел по березовой роще, которая напоминала майский девичий хоровод. Я шел и слушал музыку: то журчала вода, пели птицы, шелестели молодые липкие листья и где-то за лесом гудели тракторы. Я остановился, обнял одной рукой самую стройную и красивую березу, зачарованно посмотрел на нее. Она своей вершиной вонзалась в синеву… И вдруг под ногами звякнуло ведро. Я оглянулся. Рядом и чуть поодаль почти под каждым деревом стояли кувшины, бидоны, ведра. Кто-то изранил, изрубил топором деревья, выдолбил глубокие печурки. По берестяным желобкам стекал в посуду березовый сок. За ближними кустами слышался звон пилы; кто-то стукнул топором, кто-то засмеялся. То были лесорубы.

Я раздвинул кусты и увидел человек шесть. Среди них — две женщины в стеганых штанах, кожаных рукавицах, с топорами в руках. Я кашлянул намеренно громко, чтобы меня услыхали. Подошел, поздоровался. Они прекратили работу.

— Дышите свежим воздухом? — насмешливо спросила меня женщина. — Прогуливаетесь?

— Да. Зачем пилите?

— Профессия у нас такая, — неохотно пояснил старик, лежавший на куче свежего хвороста. — А вам что за интерес?

Я кивнул на березы, из которых вытекал сок.

— А… Вот ты о чем! — вмешался в разговор парень, очевидно, сын старика. — Дерево не человек, не застонет. Зарастут раны. Все затянет корой. А вообще мы ведь всю эту рощу под корень… — И он протяжно свистнул, со смаком, как сказочный Соловей-разбойник. Лихо свистнул. — Сок пьем, когда уморимся.

Неожиданно показался Коноводов. В одной руке он держал роевню из бересты, в ней жужжали пчелы, в другой — сетку. Взгляд у него был необыкновенно суровый, жесткий.

— Что вы здесь делаете? — спросил Коноводов властным голосом.

Я не узнавал его.

— Мы-то? — нагло переспросил парень. — Семечки лузгаем. А что?

— Зачем рощу губите, спрашиваю?

— Ну что ты пристал, Коноводов? Твое дело — пчелок дымком окуривать, — сказал парень, облизывая толстые губы. Все засмеялись. — В лесу мы хозяева.

— Замолчи! — прикрикнул Коноводов, решительно шагнув вперед.

— Смотри-ка ты, напугал, — почесал в затылке старик. — Не ерепенься, Коноводов, не чуди. Нам указали, мы и рубим. Ну чего, право? Постесняйся хоть чужого человека.

— Да разве можно так?! — смягчился Федор Васильевич. — Такую красоту губите. Может, сами не раз приходили сюда за смородиной, за костянкой, за грибками. А сколько птицы здесь: куропатки, тетерева! Да что там говорить…

— Оно, конечно, так, — согласился старик. — Да, видно, созрела роща. Вот ее и под корень…

— Созрела! Вот ты, Карпыч, уже перезрел. Значит, и тебя пора уже под корень?

— Не блажи. Отвяжись к черту! Сашка, успокой его дрючком. Вдоль спины…

Сашка встал.

— Возьмите сетку! — приказал мне Коноводов, до сих пор как бы не замечавший меня. — Наденьте на голову.

Я повиновался.

— Вон отсюда! — крикнул он лесорубам.

— Сашка, чего ждешь? Дрючком его, — невозмутимо сказал старик, посасывая трубку.

Парень потянулся за березовым суком. Коноводов мгновенно вытряхнул из роевни пчел. Женщины взвизгнули и пустились бежать, прикрывая лицо руками. Несколько пчел впилось в Сашкины румяные щеки и лохматую голову.

— Караул! — завопил отчаянно парень и кинулся наутек.

Старика тоже как ветром сдуло с хвороста. Он подхватился и, придерживая штаны, юркнул в кусты. Я невольно улыбнулся.

— Зачем вы так поступили? — спросил я Коноводова. Он виновато заморгал.

— Для пользы дела. Срубить легко, а попробуй вырасти хоть одно дерево.

Мы вышли на поляну, где стояли ульи.

— Надо что-то делать с березовым соком, — озабоченно сказал он, направляясь к вагончику.

Он вытащил большой котел, подвесил его над костром, затем принес из рощи два ведра с соком и вылил в котел.

— Квас, что ли, делать будете?

— Нет, мед. Сок не возьмут пчелы. Жидковат, мало сахару. Надумал выпарить, чтобы погуще был.

И он пошел в рощу за остальной посудой.

— Коноводов! Эй, Коноводов! — издали кричал старый лесоруб. — Ну-те к черту с пчелами. Не дури. Слышь! Отдай струмент и посуду. Коноводов, слышь!

…Вечером я приехал сюда с Бархатовым. Тот, здороваясь, сказал:

— В гости к тебе. Чайком попотчуешь? А?

— Это можно, — ответил Коноводов.

— Но сначала пойдем на березы глянем, — посоветовал Бархатов.

— Больно на них смотреть: изуродовали! Жуть!

— Ну, как знаешь. Тогда я один.

И лесообъездчик скрылся среди деревьев. Вскоре он вернулся. Хмурый.

— Да, ошиблись ребята, не в ту деляну попали. Я сам виноват. Не указал…

— То-то что виноват, — укорил Федор Васильевич.

Напившись чаю, мы сели в ходок. Бархатов взял ременные вожжи и сказал Федору Васильевичу:

— За рощу спасибо, а муравьев все же не трожь…

Мы поехали. Я оглянулся. Коноводов занимался своими ульями. Как ни в чем не бывало.

Вот тебе и чудак, которому до всего есть дело.

* * *

Прошел год. Однажды мы с товарищем забрели далеко за пределы своего района. Я нес фотоаппарат и небольшую палатку из зеленой материи, в руках у моего друга Антона Шарова был портативный магнитофон. Уже несколько дней мы скитались по лесам, по берегам озер и вконец измотались, устали. Антон записывал на магнитофонную ленту птичьи голоса: трели жаворонка, одинокий призывный плач кукушки, торжествующие крики лебедей, блеяние бекаса над болотом, стон чибиса. Я при удобном случае фотографировал что-нибудь интересное.

Обычно, остановившись где-нибудь на опушке леса, мы натягивали на каркас из толстых прутьев палатку в виде куба, Антон настраивал магнитофон, подводил провод с микрофоном к гнезду или к дереву, на которое, по его предположению, должна непременно сесть птица. Занятие это увлекательное, но трудное: требует выдержки, сноровки и терпения.

…Мы подошли к озеру. Оно не очень широкое, но зато длинное, берега плоские, заросшие камышом.

Было тихо. Земля излучала тепло. Пахло мхом и озерной прелью. Тут и там над озером взлетали утки, крякая, описывали круги и садились где-то в зарослях. Болотный лунь, лениво помахивая крыльями, низко скользил над камышом, почти касаясь его верхушек. Стаи белых чаек иногда преследовали его с неистовым криком, а он все так же спокойно плыл в воздухе и высматривал добычу. Порой ему надоедал этот истошный вопль, и он бросался на преследователя. Чайки трусливо рассыпались кто куда.

У берега по мелководью бегали вперегонки кулики на проволочных ножках, запускали в воду свои любопытные шилообразные клювы, что-то на бегу щупали, проверяли. Все это делали скороспешно. Ведь берег большой, его надо проверить за день не в один ряд. Солнце уже начало падать вниз, к горизонту. «Кули-кули! — кричали петушки. — Скорей-скорей!» И они срывались всей стайкой и уносились вдоль