Гадюка - Джон Вердон

— Вы про собственные чувства? Про прошлые поступки? — спросил Хакетт.

— Особенно — про это. Он может звучать искренне, но создаётся впечатление, что он редко говорит всю правду.

«Увлекательно», — заметил Хакетт. — «Особенно в связи с сенсацией — его якобы причастностью к расстрелу Сонни Лермана на Блэкмор‑Маунтин. Есть у него мнение?»

— Конечно. Он утверждает, — сказала женщина, — что убийства Сонни и Ленни связаны — что токсичность их отношений и погубила обоих.

Гурни стиснул челюсти: это почти дословно повторяло его слова Ким Корасон на День благодарения. Личность информатора RAM стала очевидна.

Изменённый голос продолжил:

— Дэйв Гурни настаивает: пока окружной прокурор неверно понимает убийство Ленни, она не поймёт убийство Сонни.

— Любопытно! — воскликнул Хакетт. — Последний — главный — вопрос. Можно ли утверждать, что Дэйв Гурни способен на убийство?

— Не могу этого отрицать, — прозвучал ответ.

Запись оборвалась. Хакетт повернулся к Лейку:

— Признаю — последний ответ бросил меня в дрожь.

Лейк кивнул мрачно:

— Услышать это от того, кто близко его знает, — весьма шокирующе. И прекрасная точка для сегодняшнего разбора тайны Гурни. — Повернувшись к камере, добавил: — Скоро — ещё шок! Сразу после важных объявлений — самые сумасшедшие идеи, которые педагоги навязывают американским детям. Не переключайтесь!

«Стерва!» — вырвалось у Гурни про себя. Его поразила близость и сила голоса Мадлен. Он обернулся — она стояла в нескольких шагах, лицо перекошено гневом. Очевидно, она пришла к тому же выводу насчёт обладательницы искажённого голоса.

— Эта девица сосредоточена только на себе и своей карьере, — пробормотала она, — точка. На этом всё. Она — мерзкий придаток мерзких СМИ. Ей была нужна лишь информация — чтобы перепродать её своим дружкам на RAM. Какая подлая манипуляторша!

Её ощутимая ярость на миг лишила его слов.

Она добавила:

— Не понимаю, почему твой сын с ней вообще водится.

Короткая пауза. Гурни нарушил тишину:

— Собственно, он довольно прямо говорил — по телефону.

— Да? — сухо.

— Его притягивают её энергия, амбиция, целеустремлённость, — сказал он.

— А её эгоизм он не видит? — поинтересовалась она.

— Не совсем так. Но для него энергия — важнее.

— Ему ещё учиться и учиться, — заметила Мадлен.

— Знаю. Конечно, знаю, — сказал он.

— О чём ты? — спросила она вдруг.

— Когда он рассказывал, что его в ней цепляет, я понял: то же самое когда‑то зацепило меня в его матери — в двадцать один, — признался он тихо.

— Ты говорил ему, чем всё закончилось? — её голос стал тоньше.

Он покачал головой:

— Не придумал, как коснуться темы, не превратив в прямую критику его матери — а это поставило бы стену. И потом: человека нельзя отговорить от любви. Он должен пройти сам. Но тяжело — видеть, как он повторяет мою ошибку.

— Может, он очнётся раньше, чем доведёт ошибку до брака. Надеюсь. Он — хороший парень, — сказала она и помолчала, а голос её затвердел: — Но эта женщина больше не переступит порог этого дома. Никогда.

58.

Ночь он провёл беспокойно. Утром с трудом поднялся, удерживая равновесие. Казалось, все эмоциональные встряски последних дней сплелись с последствиями сотрясения мозга, принуждая его сдаться.

Больше всего нервировал его бессвязный вихрь мыслей: отвратительная зелёная змея, выползающая из коробки; Мадлен, отшатнувшаяся к стене; странно изменённый голос Ким в эфире RAM, внушающий миллионам, что он способен на убийство; угрозы Страйкер; канистра с бензином Ленни в карьере. Всё смешалось в кашу. Он направился в душ, жаждая душевного и физического облегчения, которое тот часто приносил.

Десять минут под тёплыми струями смягчили острую, стреляющую боль, тянущуюся от левого виска к плечу, но не утихомирили бешено мечущийся разум.

Позже тем же утром, когда он сидел за завтраком, настороженно поглядывая на машину наблюдателей у сарая, Мадлен объявила, что они с Джерри присоединятся к струнному ансамблю на дневном концерте в доме престарелых Онеонта.

— Я думал, вы там только по воскресеньям, — произнёс он так, будто считал её отступление от привычного распорядка проблемой.

Она приподняла бровь.

— Сегодня — воскресенье, — сухо сказала она.

Он только моргнул и тихо хмыкнул, признавая промах, но это свидетельство рассеянности тревожило его сильнее, чем хотелось признавать. В конце концов, острота ума была не просто его визитной карточкой — это было его «я».

Спустя несколько часов, после того как Мадлен уехала на концерт, Гурни почувствовал, как тревожное изнеможение наконец сменяется лёгкой дремотой. Но он опасался заснуть крепко, оставаясь один дома, — вдруг сигнализация на телефоне не разбудит его перед лицом приближающейся полицейской облавы. Взвесив варианты, он надел «Глок», накинул куртку и направился в лагерь.

Проснулся в холодной темноте палатки от визга койотов. Телефон показывал 21:35. Боль в голове и плече снова обострилась, когда он выбрался из спального мешка и поднялся. По мере того как он в лунном свете спускался с холма и шёл через поле к дому, боль стихла до тупой ноющей.

Везде было темно — значит, Мадлен либо уже спит, либо ещё не вернулась. Он тихо постучал в окно спальни, подождал, постучал ещё раз. Внутри послышалось движение. Щёлкнул фонарик. Луч подкрался ближе, на миг ослепив его. Потом фонарик погас, рама поднялась, и он пролез в проём. К тому времени, как он оказался внутри и опустил окно, Мадлен уже вернулась в постель.

Она промолчала.

Он тоже.

Новая волна усталости накрыла его. Раздевшись, он положил «Глок» и телефон на тумбочку, лёг — и тут же провалился в глубокий, восстановительный сон.

На следующее утро он проснулся ощущая себя куда ближе к привычному «я». Часть этой нормальности — наличие плана.

План был таков: сопоставить даты нестандартных поездок Лермана не только с датами его перепадов настроения, но и с датами событий из дневника и датами звонков с анонимного номера.

Одевшись, он сразу направился к столу в кабинете. Вспомнил: Томас Казо утверждал, что Лерман пробыл в депрессии примерно месяц, а затем, примерно за неделю до увольнения, вернул прежнюю хвастливость. Этот период совпадает с воспоминаниями Эдриен о том же промежутке. Похоже, к концу сентября Лерман сполз в уныние, а к концу октября ощутил прилив сил.

Гурни составил перечень поездок Лермана в места, не являвшиеся его обычными пунктами назначения.