Уайт-Ривер в огне - Джон Вердон

Гурни сел напротив.

— Помню это место, когда был маленьким, — сказал Торрес. Голос выдавал особое напряжение, родившееся из попытки казаться непринужденным. — Тогда это был старый пыльный универсальный магазин. Здесь продавали живца. Для рыбалки.

— Вы выросли в Дилвиде?

— Нет. В Бингемтоне. Но здесь у меня были тетя и дядя. Иммигрировали из Пуэрто-Рико примерно за десять лет до нашего переезда. Держали маленькую молочную ферму. На фоне Бингемтона это была настоящая сельская местность. Район не слишком изменился. Скорее обеднел, обветшал. Но это место, несомненно, привели в порядок, — он помолчал и понизил голос: — Вы слышали о последней проблеме с поисками Гортов?

— Что теперь?

— Вторую К9, которую они пригнали, настиг тот же конец: арбалетный болт в череп, как и у первой. А вертолёт полиции штата сел вынужденно в одном из заброшенных карьеров — какая-то «механическая неисправность». Полный бедлам, каким СМИ упиваются. Бекерт – в бешенстве.

Гурни промолчал. Он ждал, когда Торрес доберётся до сути. Заказал у Марики двойной эспрессо; сегодня её взъерошенные волосы держались в рамках одного оттенка — сдержанного серебристо-русого.

Торрес глубоко вдохнул:

— Прости, что выдернул тебя сюда в таком виде. Мы, наверное, могли бы и по телефону, но… — он покачал головой. — Кажется, у меня начинается паранойя.

— Мне знакомо это чувство.

Глаза Торреса округлились.

— Тебе? Ты производишь впечатление… непоколебимого.

— Иногда да, иногда нет.

Торрес прикусил нижнюю губу, словно готовился прыгнуть с трамплина:

— Ты спрашивал про «Acme Realty».

— Про их отношения с департаментом.

— Насколько я понимаю, это своего рода взаимовыгодная сделка.

— Что именно это значит?

— В некоторых кварталах управлять арендой — дело непростое. И речь не только о выбивании платежей у неплательщиков, но и о куда более неприятных вещах. Дилеры превращают квартиры в притоны. Правонарушения, из-за которой страховщики аннулируют полисы. Арендаторы угрожают убить домовладельцев. Бандиты распугивают приличных жильцов. Квартиры разгромлены. Если ты арендодатель в таком неблагополучном районе, как Гринтон, тебе приходится иметь дело с опасными, неадекватными жильцами.

— И каков предмет «взаимности»?

— «Acme» получает необходимую поддержку от департамента. Гангстеров, наркоторговцев и психов убеждают двигаться дальше. Тех, кто не платит, — платить.

— А что получает департамент?

— Доступ.

— Доступ к чему?

— К любому объекту аренды под управлением «Acme».

— К дому на Поултер-стрит?

— Да.

— К квартире на Бридж-стрит?

— Да.

— К квартире Кори Пейна?

— Да.

Подошла Марика с эспрессо.

— Боже, — сказала она, — вы выглядите донельзя серьёзными. Чем бы вы ни занимались, рада, что это не моя работа. Сахару добавить?

Гурни покачал головой. Когда она отошла, он спросил:

— Значит, мы говорим о несанкционированных обысках?

Торрес промолчал, только кивнул.

— Допустим, у тебя смутное подозрение: в конкретной квартире творится неладное, но ничего предметного. Ты знаешь, что днём дома никого нет. И что дальше? Звонишь некой Конвей и просишь ключ?

Торрес нервно огляделся:

— Нет. Ты идёшь к Терлоку.

— И он звонит Конвей?

— Не знаю. Знаю одно: идёшь к нему — он выдаёт тебе ключ.

— Берёшь ключ, осматриваешь, видишь именно то, чего и ожидал. А дальше?

— Оставляешь всё, как было. Получаешь ордер у судьи Пакетта — с перечнем того, что «ожидаешь обнаружить», подкреплённым, как утверждается, сведениями от двух надёжных источников. Потом возвращаешься — и «находишь» это. Всё чинно и законно.

— Ты так делал?

— Нет. Мне это не по нраву. Но знаю ребят, которым в самую масть.

— И у них с этим нет проблем?

— Похоже, что нет. Это благословлено свыше. А это многое решает.

Гурни не нашёлся, что возразить:

— Значит, плохие парни либо в тюрьме, либо бегут из города. У «Acme» меньше головной боли — бизнес прибыльнее. Тем временем Бекерту записывают в актив «очищение» Уайт-Ривера и снижение численности нежелательного элемента. Он — рыцарь закона и порядка. Все при деле, все довольны.

Торрес кивнул:

— В общих чертах — да.

— Ладно. Большой вопрос. Известны ли тебе случаи, когда улики подбрасывал тот же полицейский, что потом их «обнаруживал»?

Торрес уставился в кружку, которую всё так же сжимал обеими руками:

— Не могу сказать наверняка. Всё, что я знаю, — это то, что уже сказал.

— Но тебе не по душе весь этот незаконный «доступ»?

— Думаю, да. Иногда кажется, что я выбрал не ту работу.

— Правоохранительные органы?

— Реальность такова: то, чему учат в академии, прекрасно на бумаге. Но на улице всё иначе. Будто ты вынужден нарушать закон, чтобы его блюсти.

Он сжал кружку так, что побелели костяшки.

— Я пытаюсь понять: что такое «надлежащая правовая процедура»? Это должно быть по-настоящему? Или мы играем, будто по-настоящему? Мы обязаны уважать её всегда — даже когда неудобно, — или только пока она не мешает получить желаемое?

— Как ты думаешь, какова позиция Делла Бекерта?

— У Бекерта — только результат. Конечный продукт. Точка.

— А как он к нему приходит — без разницы?

— Похоже, да. Похоже, единственный стандарт — это то, чего хочет этот человек, — он вздохнул и встретился взглядом с Гурни. — Как думаете, может, мне и правда сменить профессию?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что я ненавижу конфликты, которые идут в комплекте с этой работой.

— С работой вообще? С этим странным делом? С работой в городе, расколотом по расовым линиям? Или только с работой «на Бекерта»?

— Может, всё понемногу. И ещё… быть латиноамериканцем в очень англоязычном департаменте — иногда давление. А порой — не просто давление.

— Скажи честно: зачем ты вообще пошёл в полицию?

— Быть полезным. Добиваться перемен. Делать правильно.

— И ты не думаешь, что делаешь это?

— Я стараюсь. Но ощущение — как будто я на минном поле. Взять хоть эти ручки унитазов. Если Пейна подставил кто-то из департамента… — голос его сорвался. Он взглянул на часы. — Чёрт. Мне пора.

Гурни проводил его до парковки.

Торрес открыл дверцу «Краун Виктории», но не сел сразу. Тихо, безрадостно хмыкнул:

— Только что сказал, что хочу