Искатель, 2004 №3 - Станислав Васильевич Родионов
— Игорь, я полюбила, когда ты возился со мной из-за бриллианта. Я пожалела тебя.
— Значит, из-за жалости?
— Нет, полюбила давно. Всегда…
Потом стало вечереть. По-моему, в одной майке я выскочил на улицу к ларьку и купил шампанского. Ибо праздник. Бутылка встала меж кофейных, уже чумазых чашек, как серебристая царица. С улицы проникал белесый космический отсвет, словно в комнате растворился дымок от лучинки.
Электричество мы так и не включили. Зачем? Блеск Любиных глаз да иглистое кипение шампанского я видел…
Уже на тахте Люба закрыла глаза и, проваливаясь в сон, спросила:
— Игорь, каких в жизни дней больше: которые уже были или которые еще будут?
54
Волшебная ночь. Именно. Но в комнате светло — волшебная ночь кончилась. Я вздохнул. Таких ночей в жизни человека много не бывает; такая ночь в жизни человека может выпасть лишь одна; таких ночей у человека вообще может не быть, ни одной. Я потянулся, как кот на солнышке.
Если о счастье. Работа, деньги, автомобили, коттеджи… А не счастье ли — такая ночь? Да если не одна? Если каждая, весь год, всю жизнь?
Я повернулся на бок, пробуя уложить руку на грудь Любы. Но их не было — ни груди, ни Любы. Она уже встала и одевалась. Пока на ней были лишь одни трусики. Вот взялась за лифчик…
Виктор Гюго где-то написал, что нагая женщина — это женщина во всеоружии. Не прав он, Виктор Гюго. Нагая женщина — это женщина наполовину обезоруженная. Вот женщина полуодетая, недоодетая — во всеоружии.
— Игорь, добегу до универсама за едой…
Вчера мы кофе запивали шампанским без единой крошки твердой пищи. Она ушла. А я опять впал в эту… в нирвану. В дрему то есть. Но даже в ней, в нирване, мозг зачем-то следил за временем. Мне показалось, что Люба не успела ничего купить. Ее не было примерно полчаса.
Я открыл глаза пошире. Так и есть: пустую сумку Люба бросила в кресло и, не снимая курточки, нервно прошлась по комнате. Лицо не загорелое, а непривычно красное.
— Люба, что случилось?
— С меня подозрение в убийстве сняли?
— Конечно. Я не хотел портить вчерашний вечер этим разговором… Рябинин сказал, что в банке была сахарная пудра. Значит, не отравлен.
— Отчего же умер?
— Его подушкой задушил племянничек.
Я надеялся, что слова эти Любу успокоят. Но она замерла и смотрела на меня, на сидящего в постели, почему-то со страхом. Я не понимал. О насильственной смерти дяди она давно знает; теперь узнала, что ее вины нет… Пожалела Митьку?
— Игорь, а Митька сейчас где?
— В бегах. Поймаем, дело нескольких дней.
— Я его сейчас видела…
— Где?
— Пошел обедать в ресторан «Балык».
— Не может быть!
— Вместе с Эммой. Только их теперь не узнаешь. Он стрижен наголо, без усов, в очках. А Эмма стала черной…
Я сполз с тахты и схватил радиотелефон под Любино причитание:
— Какой подлец: задушить Анатолия Семеновича… Игорь, я побегу к ресторану. Чтобы не скрылись…
— Люба, стой! Сейчас вызову наряд.
Но она уже хлопнула дверью. Я соединился со своим кабинетом, но Севки не было. Не оказалось на месте и майора. Оставался дежурный, который пробурчал, что ни свободных машин, ни свободных сотрудников нет. И только когда я растолковал, что по городу бродит убийца, он пообещал направить к ресторану «Балык» ближайшую дежурную машину патрульно-постовой службы или связаться со спецназом.
А я в трусах. Гонка сумасшедшего по квартире. Брюки, рубашку и куртку я нашел сразу. Но где носки? Один лежал под паровой батареей… В конце концов, можно и без них. Последней нацепил кобуру. Начальство заставляет табельное оружие сдавать. Ну, а если ситуация, когда убийца рядом?
Неумытый, без носков, растрепан, как выброшенный плюшевый медвежонок. Ресторан «Балык» недалеко, за ювелирным магазином. Я попробовал остановить попутку. Но водители от меня шарахались, принимая за пьяного. Один квартал я пробежал. Задыхаясь, встал перед самосвалом, силой открыл кабину и сунул под нос шоферу удостоверение…
Через пять минут я влетел в ресторан…
И непроизвольно присел от четырех хлестких выстрелов. Выпрямившись через силу, я огляделся — откуда стреляют? Все посетители сели под столы. Но откуда… Еще четыре выстрела, один за другим, словно палили из автомата. С одного из столов полетели черепки, и на пол полилась уха.
Стреляли из-за портьеры.
Я ринулся вперед, туда, под портьеру, на ходу расстегивая кобуру…
Она была пустой, как дырявый карман.
Добежав, я отбросил плотную ткань. Люба… Смотреть было некогда — в ресторан врывались спецназовцы. Все-таки я успел вырвать из ее онемевших пальцев «Макаров», а Любу шибануть с такой силой, что она отлетела чуть ли не на кухню. Мой мозг, работавший в бессознательном режиме, все-таки рассчитал все правильно — я стоял за портьерой, испуганный, с пистолетом в руке…
В следующий момент я уже распластался на полу без пистолета — с наручниками — спецназовцы люди серьезные. Меня подняли и вывели в зал, на свет.
На полу у стола лицом вниз лежал обритый наголо человек — лужа крови под его телом продолжала расширяться. Черноволосая женщина, которую я не узнавал, смотрела на убитого, не шевелясь и не мигая, будто случайным шорохом боялась его разбудить.
Командир группы захвата меня обыскал на предмет другого оружия. Нашел кобуру и удостоверение.
— Да ну, опер! Ты стрелял?
Я кивнул.
55
Из камеры изолятора временного содержания меня подняли наверх, в кабинет моего начальника. Там уже сидели майор, следователь прокуратуры Рябинин и полковник из Службы собственной безопасности. Трое против одного, то есть против меня.
— Рассказывай, — вздохнул майор.
То, что все знают. Но я повторил: Любовь Белокоровина сообщила о местонахождении преступника, я взял оружие, приехал в ресторан и застрелил. Все.
— Почему не задержал, а застрелил? — спросил полковник.
— Показалось, что он вооружен.
— У Брыкалова и ножа не было, — буркнул майор, как огрызнулся.
— Убить человека, даже преступника — это самосуд, — сказал Рябинин.
— Согласен, — кивнул я.
В моих словах не было энергии, как в издыхающей батарейке. А убеждают не слова и логика, а как раз эта внутренняя энергия — убеждает собственная уверенность.
— Согласен? — рыкнул майор. — Да ты врешь. Как очевидец!
— А если правду говорит? — тонко улыбнулся полковник.
— Какая правда! Брыкалов убит двумя пулями, а выстрелов было восемь.
— Промахнулся, — вякнул я.
— Да неужели?
