Я за тобой никогда не следила - Анастасия Борзенко

Германа трясло, но спустя несколько минут он шел твердым шагом, только жутко хотелось пить. В одной из многочисленных комнат штаба стояла батарея пластиковых бутылей с наклейками «Тристок». Та самая тритиевая вода, о которой они говорили с Могильным, когда шла слежка за Павлом, а Могильный называл все бредом и пил эту самую воду.

Герман предусмотрел многое, он знал, что федеральная служба давно у них на хвосте, и просто принял меры, как оказалось очень своевременные и эффективные. Гиляровский не боялся облучения, его печень уже была сильно поражена страшным недугом, так что за свое будущее он не переживал. Все равно скоро будет конец всему.

Он прошел в маленькую туалетную комнату с низким потолком, открыл кран и набрал в ладони холодной жидкости. Вены вздулись от внутренних гематом и сильно чесались, он намочил руки, омыл водой лицо и жадно напился. Его ждут в условленном месте с документами. Павел уже должен получить недостающие образцы и вылететь в Ставангер, осталось совсем немного. Как жаль, что история никогда не увековечит имя Германа Гиляровского, великого ученого. Герман радостно рассмеялся. Хотя чего он скромничает, самого великого ученого всех времен и народов планеты Земля.

Он вышел из штаба, с удовольствием вдохнул морозного воздуха. Ветер завывал и больно бил по вискам и рукам. Герман закурил и достал телефон Могильного. Спустя четверть часа в ночной тишине прозвучал сильный взрыв. Штаб-квартира секретного ведомства взлетела на воздух.

Наталья очнулась из-за неприятных ощущений, в носу щекотало от агрессивного запаха специй. В дверях палаты женщина что-то писала в белом блокноте, Наталья могла наблюдать за ней вполоборота. Женщина была в короткой дубленке, узких светлых брюках и высоких сапогах до колена. Красивые седые волосы волной спадали на плечи, прямая осанка выдавала в ней женщину, которая явно знала себе цену и пользовалась успехом у мужчин.

Девушка чувствовала себя гораздо лучше, лекарства сняли боль, и она уже могла передвигаться по палате без посторонней помощи. Правда, она пока не спешила смотреть в зеркало, судя по тому, что не чувствовала носа и губ, зрелище было не для слабонервных.

Щекотание в носу стало невыносимым, и Наталья чихнула. Женщина оторвалась от своих записей и подошла к кровати. У Арефьевой были большие серые глаза с массой маленьких морщинок вокруг, очень знакомых… Тонкие губы ярко блестели от прозрачной помады, на ногтях лак красивого оттенка, в ушах — массивные серьги с красными камнями.

В драгоценностях Наталья не особо разбиралась, но, черт подери, кто эта аристократка и зачем она притащилась к ней в палату, уж не мать ли Сергея пришла прощения просить? Наталье едва удалось сдержать смешок. Мысли о Сергее постоянно сверлили мозг, когда она находилась в сознании. Морщинки ей напомнили…

— Доброе утро, Наталья Антоновна. — Арефьева поставила напротив кровати стул и села, закинув ногу на ногу.

Наталья кивнула в знак приветствия.

— Какое сегодня число?

— Сегодня четверг, вас привезли в понедельник, вы идете на поправку, это хорошо.

Она вынула портсигар, а потом, опомнившись, положила его назад в сумочку.

— Меня зовут Ольга Сергеевна Арефьева, и дело об «элементе» переходит ко мне. Я хочу, чтобы вы вспомнили все подробности последней встречи с братом, вплоть до того момента, как оказались здесь.

Наталья съежилась. Да уж… Равнодушный взгляд она помнила четко, и спокойное выражение лица Сергея, который бил со страшной силой, не забудет никогда в жизни…

— Адовцев перестарался, конечно, но это была вынужденная мера, я полагаю, это вы понимаете.

— В смысле…

— В том смысле, что он действует строго по протоколу. Адовцев не из подразделения Могильного, он выполнял свою роль, как вы могли понять.

Наталья лихорадочно соображала.

— Подождите, вы хотите сказать, что Сергей намеренно так меня от… — она осеклась, — отделал?!!

Женщина кивнула.

— Ставки слишком высоки, Павел должен был поверить, что Сергей на его стороне. Теперь главное, чтобы Гиляровский его не расколол.

— Герман…

У Натальи потемнело в глазах… Она здесь уже валяется несколько суток, мать ее, Сергей избил ее для отвода глаз, мать его, а Герман долбаный притворщик, мать его!

— Что вы хотите от меня?

Ольга аккуратно пересела на кровать.

— Мы хотим, чтобы вы напрягли память и сказали, где спрятали Манифест.

Третьякова вскочила бы, если позволяло бы здоровье, настолько диким для нее показалось услышанное.

— Я что, в психушке, я не понимаю? Или, мать вашу, я похожа на дуру, у которой такие яркие сны, что синяки остаются после них, как эти… стигматы, мать их! Вы с Котовым связывались?

— Пытались. Вы успокойтесь, Третьякова, и вообще, что у вас с лексикой, вы где воспитывались?

— В институте благородных девиц, блин! Давайте не будем о моем воспитании! Какого черта получается? Я теперь в числе подозреваемых?!

— Когда Павла Третьякова допрашивали, он показал, что ввел вас в курс дела еще задолго до Крещения, именно вы были с ним после трагедии, вы первой наведались в морг, вы летали в Волгоград, где после контакта с вами два человека погибли. Единственный, кто может подтвердить вашу непричастность, — это Адовцев, который, как понимаете, недосягаем, и Могильный, которого нет в живых. А Котов вообще пропал.

Третьякова решила, что ослышалась.

— Могильный… Что с Могильным?

— В штабе был взрыв, он и несколько наших сотрудников находились в здании.

Господи, пока она тут лежит в отключке, умирают хорошие люди!

— Что теперь, меня предадут суду? Если надо, я ваш чертов детектор пройду.

— Нет, сейчас нет, вы под арестом до выяснения деталей, я не делаю поспешных выводов, поэтому очень редко ошибаюсь, так что в ближайшее время во всем разберусь, будьте уверены.

Арефьева встала с кровати, дав понять, что дальше продолжать разговор бессмысленно, разгладила брюки на коленях и вышла из палаты. Третьякова повернулась на бок и закусила подушку, чтобы не завыть на весь этаж от отчаяния. Она рыдала в накрахмаленную хлопковую материю, неприятно отдающую отбеливателем, когда почувствовала толчок в плечо. Она подняла голову, ожидая вновь увидеть Арефьеву, но у кровати стоял невысокий мужчина, одетый как хирург, его лицо было скрыто медицинской маской. Он наклонился к ее уху.

— Сейчас ты выбежишь и заберешься под каталку у двери, все поняла?

Котов вытащил из халата ручку и нажал на клапан, после звучного щелчка дым окутал комнату густым туманом, противопожарный датчик сработал автоматически. Влетевший в палату мужчина с оружием упал, сваленный тяжелым ударом по затылку, Наталья, едва сдерживая боль в ноге, нырнула под каталку.

В коридоре бегали люди, и в суматохе