Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

В окне показалось удивленное лицо стряпки Моти[5]. Ее круглые щеки пылали, но не от гнева, а от жара русской печки. Она была черноволоса, толста и такого роста, что будь солдатом, стоять бы ей на правом фланге, а то, гляди, попала бы и в гвардию.

Мотя не заметила под окном красную стрелу; рассматривать пустой двор ей было некогда, и она вернулась к стряпне.

Немного погодя Петька прополз под окнами за своей стрелой.

«Надо попробовать стрельнуть вверх», — решил он.

Красная стрела взвилась в небо и сделалась меньше спички. Петька видел, как она медленно повернулась в воздухе и понеслась к земле, но ее отнесло ветром на соседний двор.

«Кто-нибудь схватит», — встревожился Петька. Он быстро подбежал к забору, подтянулся, навалился животом на верхнюю доску, левой рукой уперся по другую сторону забора и, как ловкачи ходят колесом, переметнулся к соседу.

Стрела лежала посреди пустынного двора, покрытого галькой и навозной трухой; подхватить ее было делом нескольких секунд.

Когда стрела была уже в кулаке, над головой загудела проволока, лязгнуло скользящее по ней кольцо, загремела по камням железная цепь: через двор молча неслась свирепая собака. Петька пустился наутек.

Он не почувствовал боли, когда его что-то дернуло за ногу и сильно рвануло за штаны. От толчка в спину он покатился кубарем, и пес в этот момент тоже подлетел вверх: упругая проволока откинула собаку назад, так что она захрипела на ошейнике. Это спасло Петьку.

Обратно он полез без особого шика и просто мешком перевалился на свой двор. Только теперь, когда Петька лежал по другую сторону забора, собака залаяла.

У Петьки словно комок застрял в горле. Не совсем понимая случившееся, он осмотрелся. Результаты оказались неважными: от драгоценной стрелы остался короткий обломок, из прокушенной ноги лилась кровь, а у знаменитых штанов сзади был напрочь вырван большой лоскут.

Заклинания всегда спасали от самых страшных ран, и только они могли успокоить появившуюся боль. Вытерев глаза кулаком, Петька приступил к лечению, не жалея при этом средств.

Он три раза плюнул через левое плечо и зашептал лучшее заклинание:

Встань на камень — кровь не канет.

Встал на железо, кровь не полезла.

Девка шла, шелк нашла, — кровь не пошла.[6]

Так как шептать надо было у самой ноги, повторяя заклинание по три раза над каждой ранкой, а пес отпечатал на ноге все зубы, то Петька долго крутился вьюном, рискуя свернуть себе шею. В конце концов заклинание подействовало, кровь перестала идти и боль утихла.

Заклинание принадлежало самой могущественной колдунье Дуне-Пароход, но Петька выменял секрет у Ваньки Котова — «Котенка» — за пятьдесят бабок[7]. К этому средству он еще не прибегал, помня, что помощь таинственных сил дается неспроста и они могут предъявить счет за лечение. Духи, поди, не примут в зачет бабки, отданные парнишке, и придется расплачиваться ничем иным, как собственной душой. К сожалению, никакое волшебство не могло зачинить порванных штанов. В этом могла помочь только Мотя своей обычнейшей штопальной иглой.

Увидев Петьку, Мотя только всплеснула руками. Под закрученной штаниной на правой ноге у него тянулись полосы несмытой крови, а через разодранные штаны сверкало тело.

— Где это тебе помогло? — спросила Мотя.

— Я на крыше зацепился, — ответил Петька.

— Да ты правду говори. Нешто крыша-то с зубами?

— Ну, собака меня укусила. Правду я тебе сказал. Чур, не выдавать.

— Снимай штаны, — приказала Мотя.

Подобрав ноги, Петька сидел на Мотиной кровати в комнатушке при кухне. Укушенное место было намазано йодом, нога сделалась совершенно коричневой, и возню с ней Петька считал поконченной навсегда. Но обида на собаку не прошла, и у него возникали планы мщения, один другого ужаснее.

«Хорошо бы ей вырвать зубы и отрезать хвост!» Собака без хвоста представлялась ему достаточно жалкой, но, покосившись на прокушенную ногу, он решил, что безопаснее «застрелить ее стрелой». Однако тут же, усомнившись в силе своего оружия, Петька продолжал изобретать новые способы мести.

На окне стояла коробочка без крышки с синими шариками, и Петька решил:

«Отравлю ее. Пусть окочурится, как таракан, так ей и надо!»

— Нá, надевай, — сказала Мотя, подавая штаны с огромной зеленой заплатой сзади.

Петька стянул у Моти краюху хлеба и втиснул в мякиш окрасивший пальцы «яд мщения». Когда он показался на заборе, собака не залаяла, а лишь понуро опустила голову и отвернулась.

«Притворяется, а попробуй спустись к ней!» — подумал Петька и, цокая языком, стал звать собаку, делая вид, что кусает краюшку. Собака, как зачарованная, не сводила глаз с куска.

— На, жри! — крикнул Петька и швырнул хлеб.

Собака ринулась и с налету проглотила кусок. После этого взгляд ее подобрел, и она вежливо замахала хвостом.

Петьке сделалось не по себе. Всякое желание мести исчезло, уступив жгучему, мучительному беспокойству. Приветливость собаки становилась невыносимой. Петька слез с забора и вяло побрел по двору.

Дружок, щенок-сенбернар, вышел из дому, цепляясь за порог и ступени своими неуклюжими лапами. Обняв его, Петька залез в конуру под крыльцом и гладил и ласкал Дружка, как бы выпрашивал у всего собачьего рода прощение за свое злодейство. Дружок тихо повизгивал, прижимался, лизал руки и мокрое Петькино лицо. У мальчика все больше пощипывало в носу и хотелось без всякого стеснения по-настоящему зареветь. Петька не выдержал, вернулся к забору и через щель осмотрел двор. Собаки нигде не было видно.

«Наверное, помирает под амбаром, — горевал Петька. — А вдруг взаправду издохнет!» Эта мысль становилась невыносимой для него.

Весь двор теперь казался мрачной и жестокой ловушкой. Утоптанная, без единой травинки земля была серой, амбар с пудовыми[8] замками на дверях, насупясь, низко надвинул крышу; кирпичный свод погреба вел в сырое подземелье; рассохшиеся колеса, ломаные сани, телеги загромождали угол двора, подчеркивая его нечистоту и увеличивая беспорядок. На дворе, как всегда, не было ни одного человека.

Петька посвистал, и собака вылезла из-под амбара.

«Скоро, наверное, околеет, — грустно подумал Петька, глядя на нее. — А что, если дать ей противоядие? Молоко помогает отлично!»

Он подпрыгнул от радости, опрометью бросился в кладовку, вынес кринку молока и вылил его в широкую чашку. Раздвинув доски в заборе, Петька просунул чашку собаке. Она жадно лакала молоко, и Петька надеялся: «Вот вырвет ее, и яд не подействует».

Собака вылизала чашку, но ее не рвало. В душе у Петьки опять поднялось беспокойство: «Может быть, нужно другое противоядие?»

Мотя возилась в своей каморке, когда он вошел