Отцы. Письма на заметку - Шон Ашер

У них, КОНЕЧНО, нет такой мамы, как у тебя; их мама не такая, как ТВОЯ – ибо, не считая моей мамы, на свете нет другой мамы, подобной твоей: такой любящей, такой нежной, такой бескорыстной и вдумчивой. Если она это читает, поцелуй ее за меня. У этих малых деток есть малый папка. Он сам их одевает и купает. Он боится простуды; и сидит на солнце; и кашляет, и дрожит. Я с его детками играю в прятки, и, как ты когда-нибудь узнаешь, для этой игры нет лучше места, чем пароход, с лодками, и трубами, и мачтами, и проходами. Когда-нибудь мы с тобой сыграем в эту игру, прячась за скалами, и деревьями, и кустами роз. Каждый день я смотрю, как садится солнце, и знаю, что вы с мамочкой тоже на него смотрите. И весь день я думаю о вас.

Будь очень хорошей. Не бумкайся. Не ешь спички. Не играй с ножницами и кошками. Не забывай папу. Спи, когда тебя укладывает мама. Люби нас обоих. Старайся понять, как мы любим тебя. ЭТОГО ты никогда не узнаешь. Доброй ночи и да хранит вас Бог, будьте здоровы.

Твой папа

13

Отец, не отворачивайся от меня

Писательница Кэтрин Мэнсфилд в двадцать лет оставила родительский дом в Веллингтоне, столице Новой Зеландии, и больше туда не возвращалась. Ее бурная личная жизнь, отмеченная эксцентричным и скандальным поведением, не встречала одобрения родных, что обостряло отношения с родителями, людьми солидными и добропорядочными. Тем не менее отец выплачивал ей содержание до конца жизни. В 1917 году у Кэтрин выявили открытую форму туберкулеза, а на следующий год – хроническую гонококковую инфекцию, давшую осложнение на сердце. Кэтрин отказалась лечь в санаторий и прошла сомнительный курс лечения, что могло ускорить трагическую развязку. Ее здоровье стремительно ухудшалось, когда она писала отцу это пронзительное письмо, а через год с небольшим у нее случилось легочное кровотечение, оборвавшее ее жизнь.

Кэтрин Мэнсфилд – отцу

30 октября 1921 г.

30 октября 1921 года Шале де Сапан, Монтана-сюр-Сьер, Швейцария

Если бы Чадди или Жанна обзавелись чахоточными мужьями или вообще остались без мужей, они бы точно обратились к тебе. Всякий обращается к отцу, независимо от возраста. Разве я лишилась такого права? Пожалуй… Ничто тебя не заставляет, отец мой дорогой, продолжать безоговорочно меня любить. Я это понимаю. И я была чрезвычайно неудовлетворительным и докучливым ребенком.

Но, вопреки всему, когда кому-то подстрелят крыло, он верит, что «дома» его примут и обогреют. Когда мы были во Франции вместе, я была счастлива с тобой, как мне всегда мечталось, но, когда я поняла, что ты жалеешь денег на меня, это была настоящая пытка. Я просто не знала, что на это сказать. Я ждала, пока не проверила, не смогу ли сама зарабатывать больше. Но это было невозможно. Тогда я прождала так долго, что казалось уже невозможным писать тебе. Затем я так серьезно заболела, что не могла писать никому. А к тому времени, как кризис миновал, мне стало казаться, что мой грех молчания слишком велик, чтобы просить прощения, и я молчала дальше.

Но больше я этого не вынесу. Я должна прийти к тебе и хотя бы признать вину. Должна хотя бы сказать тебе, пусть даже прошло время, когда ты хотел слушать, что никогда, ни на миг, при всех моих чудачествах и страхах, я не переставала любить тебя и почитать. Я так жестоко себя карала, что больше страдать не в силах.

Отец, не отворачивайся от меня, родной. Если ты не можешь принять меня обратно в свое сердце, верь мне, когда я говорю, что я там.

Твое преданное, глубоко скорбящее дитя

Касс

14

Думаю так много и так часто о тебе

14 июля 1921 года двум италоамериканцам – Фердинандо Николе Сакко, закройщику обувной фабрики, и его приятелю, чернорабочему анархисту Бартоломео Ванцетти – предъявили обвинение в убийстве двух человек в ходе вооруженного ограбления. Их фактическая вина так и не была доказана, а сами они отрицали обвинение до самого конца. Когда Сакко арестовали, его сыну, Данте, было семь лет, и во время свиданий они играли в мяч, перебрасывая его друг другу через стену тюрьмы. Ни апелляции, ни голодовки не смогли спасти Сакко, и в августе 1927 года, через пять дней после того, как он написал нижеследующее письмо, он и Ванцетти были казнены на электрическом стуле. Пятьдесят лет спустя губернатор штата Массачусетс, Майкл С. Дукакис, заключил, что эти двое оказались жертвами судебного произвола, и объявил 23 августа Днем памяти Николы Сакко и Бартоломео Ванцетти.

Никола Сакко – Данте Сакко

18 августа 1927 г.

18 августа 1927 года.

ДОРОГОЙ МОЙ СЫН И КОМПАНЬОН!

С того дня, как я последний раз видел тебя, я думал написать тебе письмо, но моя долгая голодовка и мысль, что я не сумею высказать, что хочу, заставляли меня тянуть все это время.

На днях я завершил голодовку и сразу подумал о тебе, чтобы написать тебе, но понял, что сил у меня маловато и за один раз письмо не закончу. Все равно я хочу успеть до того, как нас опять переведут в дом смертников, потому что убежден, что, как только суд откажет нам в пересмотре дела, нас переведут туда. И между пятницей и понедельником, если ничего не случится, нас казнят на электрическом стуле сразу после полуночи 22-го августа. Так что, вот он я, с тобой, с любовью и открытым сердцем, такой же, как всегда и вчера.

Никогда не думал, что нашу нераздельную жизнь могут разделить, но при мысли о семи скорбных годах кажется, это скоро случится, но ведь смятение и сердечная близость остаются прежними. Это осталось, как было. Больше. Скажу, что наша неизъяснимая близость взаимна и сегодня, конечно, больше, чем когда-либо. Это не просто большое дело, но великое, потому что ты видишь настоящую братскую любовь, не только в радости, но также и больше в борьбе и страдании. Запомни это, Данте. Мы продемонстрировали это и, оставив скромность, мы этим гордимся.

Исстрадались мы на этом долгом Крестном пути. Мы протестуем сегодня, как протестовали вчера. Мы всегда протестуем за нашу свободу.

Если я на днях закончил голодовку, это потому, что во мне уже не было признаков жизни. Потому что