Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума

Как и Ростерг, Дин и Ньивенхёйс, Бигнелл тоже входил в огромный круг непростых клиентов и знакомых Керстена, которые с выгодой оседлали опасную волну эпохи, а после развала рейха вынуждены были спасать репутацию. Керстен был вечным придворным, отсюда и его похвальные отзывы о прежних знакомых: так он проявлял своего рода верность, но верность весьма корыстную.

Послевоенный статус Керстена как героического сторонника Сопротивления, и особенно его славу в Нидерландах, упрочил рассказ, который можно назвать и наиболее впечатляющим: это история о том, как он собственноручно спасал всех голландцев от депортации в Польшу в 1941 году.

Поскольку изначально немцы планировали относиться к голландцам в оккупированных Нидерландах как к арийцам и не делать ничего, что бы чересчур огорчило местных жителей, описание первого года войны Жозефа Кесселя как нельзя более расходится с реальностью. Он пишет, что в письмах, которые получал Керстен, открывался «кошмар» о «депортациях», «голоде», «пытках» и «повальных арестах». Все это будет происходить позже, но точно не в 1940 году. Сам Керстен рассказывает, что Гиммлер считал голландцев братским народом. Гиммлер также восхищался британским высшим сословием – кстати, как и Гитлер, который больше всего на частных просмотрах в Берлине любил фильм «Жизнь бенгальского улана» с Гэри Купером в главной роли об отважных британских офицерах-колониалистах, сражающихся с мятежными аборигенами. На других страницах мемуаров Керстен вспоминает, что Гиммлер выражал весьма неоднозначные позиции: мол, голландцы и британцы всегда были заклятыми врагами рейха. Возможно, в этом случае путался сам Гиммлер, а не его массажист.

Верно, правда, что после февральской забастовки в 1941 году немцы чувствовали, будто братья-арийцы их «предали», и приготовились немного ужесточить меры. И тут Керстен утверждает, что узнал о плане мести – отправить голландцев в Польшу. Нет никаких подтверждающих это документов; лишь слова Керстена, подкрепленные после войны смутными, часто противоречивыми заявлениями кого-то из бывших эсэсовцев, в том числе Рудольфа Брандта, у которого был свой интерес снискать расположение одного из немногих свидетелей, способных поручиться за его добрый нрав на суде о военных преступлениях.

Керстен предлагал различные версии этой истории в мемуарах, записках, интервью и в изложении Кесселя, его восторженного французского биографа, который, как очень часто бывает, представляет все в самой драматичной форме. Так, Кессель пишет, что 1 марта Керстен, уплетая торт со сливками в столовой эсэсовцев в Берлине, увидел, как Рейнхард Гейдрих и Ханс Раутер вошли в зал, невозмутимо проигнорировав щелчки каблуков, взлетающие руки и приветственные выкрики «Хайль Гитлер!». До Керстена долетел последовавший далее разговор, который, очевидно, привел его в ужас. Раутер жаловался, что голландские мерзавцы швырялись булыжниками в двух его подчиненных. Но, по его словам, скоро их проучат так, что они этого не забудут. Тонкие губы Гейдриха изобразили некоторое подобие радости. «Они окоченеют в Польше насмерть», – усмехнулся он. Гитлер только что выпустил указания по массовой депортации.

В шоке Керстен спросил у Брандта о подробностях. На свой страх и риск тот показал массажисту сверхсекретный документ о грядущем выселении голландского и фламандского населения в Польшу. Раз эти двуличные голландцы продолжают оказывать сопротивление, пощады им не будет. 3 миллиона человек погонят в Польшу пешком через Германию. Около 9 миллионов оставшихся перевезут поездами и кораблями, а потом бросят посреди ледяных озер и темных лесов рядом с Люблином. Голландских евреев тоже вывезут на восток, но с помощью некоторых мер добьются, чтобы до места назначения они так и не добрались. Сам Керстен рассказывает в мемуарах, что об этом чрезвычайном плане Гитлер собирался объявить в свой день рождения. (На самом деле у Гитлера никогда не было привычки выступать в свой день рождения с публичными заявлениями.)

Примерно то же самое Керстен рассказывает в своих мемуарах на голландском – за исключением торта со сливками и разговора Гейдриха с Раутером. В интервью с голландским военным историком Лу де Йонгом в 1947 году Керстен признался, что из диалога двух эсэсовцев не слышал ни слова. (В действительности он вообще не мог видеть Раутера в Берлине, так как тогда тот находился в Голландии.) В других версиях, в том числе Брандта, упоминается о плане депортировать только часть голландского населения. В «Меморандуме о моих полезных делах с 1940 по 1945», написанном в Стокгольме в июне 1945 года, Керстен ни словом не упоминает план депортации. Эту историю он добавил в приложении к меморандуму, которое написал три месяца спустя.

Но дальше история закручивается еще невероятнее. Керстен понял, что он один может спасти свой любимый голландский народ. Он сделал все, чтобы убедить Гиммлера, что этот план – безумие. Гиммлер твердо стоял на своем. Голландцы – проклятые предатели, говорил он. Да и в любом случае так решил Гитлер, а как он пойдет против фюрера? Все уже готово. Лояльные немецкие фермеры поселятся в Нидерландах и будут обрабатывать освободившуюся голландскую землю. Разъезжая с Гиммлером на его частном поезде по Германии и Балканам, Керстен переживал, какая страшная судьба ждет народ его второй родины. Жизнь стала невыносимой. Его мучила бессонница. Он умолял, умолял, но Гиммлер был непреклонен.

К счастью для голландцев, Керстен припас козырь в рукаве. Гиммлер больше обычного страдал желудком. Неудивительно, сказал Керстен, при таком напряжении на работе. Перевезти 9 миллионов людей из одной страны в другую – огромное предприятие. При этом войска СС реорганизовывали, в Германии шла мобилизация – до Керстена уже дошли слухи о скором вторжении в Советский Союз. Если Гиммлер продолжит заниматься всем этим одновременно, его здоровье не выдержит, и даже чудотворные руки Керстена тут не помогут. Разумеется, депортация голландцев подождет до победы в войне. Страдая от невыносимых болей, Гиммлер наконец в отчаянии согласился поговорить с Гитлером. («Я сделаю все, что захотите, – воскликнул Гиммлер, – только остановите эти колики!») Керстен сделал ему успокаивающий массаж. Спазмы утихли. Гитлер смягчился. Депортации можно отложить. Это чудо Керстен отметил, поставив вазу цветов из своего загородного сада перед фотографией королевы Вильгельмины и ее мужа, своего бывшего пациента и приятеля, принца Хендрика[67].

Эта потрясающая история о том, как финский массажист спас голландский народ, стала жемчужиной в легенде Керстена (а после войны принесла ему престижную голландскую награду, которую приколол к его лацкану принц Бернард, рожденный в Германии зять королевы Вильгельмины, который сам предпочитал не распространяться о довоенной службе в конной бригаде СС, но это уже другая история). С