Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень
Павильоны, в которых были представлены полотна художников и скульптурные изваяния, он намеревался обойти быстро. Поначалу его ничто не привлекало, вместе со всеми посмеялся над картиной Арман-Дюмареска, где Наполеон после всех своих поражений сидит в крестьянском доме, жалкий и понурый:
– Поделом тебе!
Почему-то запала в душу картина Адольфа Даньян-Бувре «Благословение новобрачных». Он понял почему: никогда его родители не встанут пред ним и его невестою и не благословят. Никогда! И так щемяще живо представилось, что отец и матушка стоят перед ним и Машей… И тут его охватило сомнение: хочет ли он и впрямь стать архитектором? Быть может, вместо того чтобы повелевать камнями, достаточно взять себе в помощницы легкую кисточку и на ее языке говорить с людьми?..
В отдельном зале, отведенном под полотна импрессионистов, посетители толпились так, что не протиснуться. Оттуда только и доносилось:
– И это они называют искусством?
– Какая мазня!
– Пошлятина, иначе и не скажешь!
Он все же протиснулся, но не увидел ничего возмутительного. Картины не шагнули в его сердце, но от них веяло непонятной свежестью, легкостью, а главное – светом, разбросанным по стволам деревьев, лицам людей, просвеченным солнцем листьям, а сами люди выглядели беззаботными, внезапно сбросившими с себя тяжесть жизни. Пожалуй, отдай он себя не камню, а холсту, он тоже не прочь попробовать себя в такой технике.
Но какой-то солидный господин с лицом гладким, как яйцо, лысый и уверенный в своей правоте, вещал:
– Где здесь, позвольте спросить, божественное? Где духовное? Обратите внимание, все имеет лишь внешнюю оболочку. Женщина в белом платье, сидящая на ярко-зеленом шпинате, намалевана лишь для белого пятна на зелени. У нее нет ни характера, ни внутреннего мира.
«А мне почему-то нравится!» – хотелось крикнуть Алексею, но именно это «почему-то» смущало, вполне могли бы заклевать.
Экспозиция впечатлила юного абитуриента. Он бродил от одного отдела к другому. От фотографического к печатному, от механического к гончарному, от медицинского к металлургическому… Понравился военный павильон в виде старинного укрепленного замка в готическом стиле. Готика меньше всего привлекала Алексея, но он отметил превосходное исполнение здания. Павильон был деревянным, но раскрашен в цвета природного камня, а поэтому производил впечатление, будто сделан из прочного камня. А вообще выставка занимала много зданий. В самих зданиях – галереи, залы, повороты, переходы. В какой-то момент у Алексея закружилась голова. Он явно чувствовал некую спираль где-то в своей черепушке, с нанизанными на нее то удаляющимися, то приближающимися экспонатами. «Это спираль логарифмическая», – пробормотал Щусев, надавив пальцами на виски. И тут же возник образ раковины моллюска, да еще в разрезе. Такая перламутровая волна с сильно закрученным верхом. Интересно, как же называется верхушка волны?
– Как называется верхушка волны, не подскажете? – спросил Щусев у первого встречного. Тот недоуменно посмотрел на паренька, с чего это вдруг такой вопрос, и пожал плечами. Как же она называется? Алексей никак не мог вспомнить слово. А, впрочем, все равно.
Перед глазами четко стоял образ разрезанной перламутровой раковины моллюска, напоминающей и волну, и логарифмическую спираль, и водоворот, и вихрь, и ушную раковину, и даже рулон с обоями…
То ли от того, что стоял душный август, то ли от переизбытка информации у Алексея не проходило головокружение. Но он все равно решил не прекращать осматривать выставку. Следующим был павильон с золотыми и бриллиантовыми изделиями. Только вступив на порог, Алексей вдруг почувствовал, что логарифмическая спираль, прочно засевшая у него в голове, стала золотой и даже как будто тяжелей от этого. Золотая спираль. Золотая логарифмическая спираль. Щусев даже не приступил к просмотру «драгоценного» павильона, повернувшись назад к выходу.
– Вам нехорошо? Вы бледны. Вам чем-то помочь? – Это спросила женщина в светлом платье. Он посмотрел на ее озабоченное лицо и, выдавив с усилием улыбку на своем, поблагодарил за внимание и любезность.
Золотая логарифмическая спираль. Это же спираль Фибоначчи! И раковина моллюска – как его… наутилуса помпилиуса! – которая все время перед глазами, не что иное, как золотая логарифмическая спираль. Наутилус помпилиус в переводе с латыни «лоцманский кораблик» – пример спирали в природе. Раковина наутилуса – один из известных природных объектов, символизирующих золотое сечение. Так, ну ладно, хорошо. Да, золотое сечение Фибоначчи, эта божественная мера красоты, прочно засела у него в мозгах в виде определенного образа. Зачем? К чему это все? Ребусы какие-то и шарады… Ах да, и верх волны называется гребнем.
Уходя с выставки, он потратился на открытку с ее изображением, которую погасили специальным штемпелем: «Москва. Почт. отдел. на Французск. выставке. Москва. 5 VII 1891». Отправил открытку Павлику: «Дорогой братик! Привет тебе из Первопрестольной! Люблю тебя и скучаю, твой Плюша».
На другой день он в вагоне поезда покидал Москву, полный многих впечатлений и родившихся идей. Теперь он уже сомневался, что надо жить и работать в Петербурге, в душе горел костер – он должен стать для Москвы тем же, кем стали для Парижа немцы Осман и Эйфель.
Эйфелева башня, вы говорите? А на Москве он поставит еще лучше – Tour de Chuse, то есть Щусеву башню, и это будет не Сухарева, не Эйфелева и не Галикарнасская, а такая… такая… Словом, дай только срок!
И замелькало вновь в вагонном окне: Тверь – Осташково – Бологое – Угловка – Чудово – Тосна – Павловск и…
Ах, Санкт-Петербург!
Подъезжая к тебе, тоже не зришь ничего примечательного – заводы, склады, фермы, казармы… и вдруг – раз! И ты уже выходишь из здания Николаевского вокзала, точь-в-точь такого же, как Николаевский в Москве, да и построенного все тем же Константином Тоном. Но выходишь не куда-нибудь, а прямо на Невский, главный проспект России!
И ты уже забыл, что вчера
