Искусство почти ничего не делать - Дени Грозданович

Искусство почти ничего не делать

Истинный метод состоит в том, чтобы не делать ничего необычного.

Чтобы огонь развести,

Довольно мне листьев сухих,

Что ветер сумел нанести.

Дао-синь (579–651)

Предисловие

Мне нужно так много времени на безделье, что для работы его не остается совсем.

Пьер Реверди

Когда Сен-Поль Ру[1] уходил спать, он вешал на дверь спальни табличку с предупреждением «Поэт работает». Дени Грозданович вполне мог бы повесить такую же на гамак, где он проводит свои плодотворные сиесты.

К слову об этом, спросим себя: за что поэты так любят кошек?

Кошки большую часть жизни спят и почти всегда видят сны (факт, научно установленный в лабораторных условиях с помощью электродов). Это объясняет, почему, в отличие, например, от кроликов или морских свинок — неспособных сомкнуть глаз больше чем на три минуты, жалких невротиков, которых то И дело бьет дрожь, — кошки наделены потрясающей уравновешенностью: они всегда приземляются на четыре лапы; они грациозны во время отдыха, молниеносны в охоте, а их рефлексы поражают точностью и быстротой. В каком-то смысле эта двойная способность к действию и созерцанию роднит их не только с поэтами, но и с чемпионами по теннису. (Прошу отметить, что эти сведения по психофизиологии домашних представителей семейства кошачьих я обнаружил в одном из собраний дневников Клода Руа — поэта и друга, под эгидой которого развивалась моя эпистолярная дружба с Дени Гроздановичем, — а потому мне показалось вполне уместным упомянуть здесь об этих записках, которые дороги нам обоим.)

Мы живем в варварскую эпоху. Деградация языка служит тому печальным примером. Взгляните хотя бы на то, как понятия «отдых» и «развлечение» — будучи изначально синонимами дыхания и свободы — в конце концов приобрели значение чего-то мрачного и даже стали объектами отдельной индустрии. Книги Гроздановича служат отрадным противоядием от таких извращений, да и вообще вписываются в замечательную традицию. Еще более века назад Роберт Льюис Стивенсон в своем «Извинении за лентяев» объяснял буйную жажду деятельности «людей занятых» недостатком жизненных сил: «Это живые мертвецы, которые могут ощутить жизнь, только выполняя какие-нибудь жалкие обязанности по службе». В свою очередь только «люди праздные» способны отдаться случайному вдохновению; они с наслаждением используют свои способности просто так, в то время как «люди занятые» лишены любопытства, ибо неспособны лениться: «Для этого их натура недостаточно великодушна».

Наш современник, Александр Виалатт[2], склонялся к похожему выводу, что в конечном счете только «потерянное время» использовалось с наибольшей отдачей: «Один великий профессор Высшей нормальной школы говорил ученикам: “Читайте, но читайте что попадется, без всякой системы. Это единственное средство напитать свой разум”. Было ли время потеряно или выиграно, узнать можно лишь позднее. Что было бы с нами, если бы не потерянное время? Ньютоново яблоко — результат потерянного времени. Именно потерянное время изобретает и создает. И существуют две литературы: потерянного времени, которая подарила нам Дон Кихота, и литература времени, потраченного с пользой, породившая Понсона дю Террайля. Та, что относится к времени потерянному, является наилучшей. Потерянное время окупается через столетие».

По моему мнению, Грозданович — лучший из учеников этого придуманного Виалаттом профессора. Богатое и поразительное разнообразие прочитанных им книг (и замечательная привычка, в которую он их превратил) — достаточное тому свидетельство. Здесь я предложил лишь небольшой комментарий к одной-единственной теме — той, что подсказала заглавие книги, — но произведение в целом представляет собой собрание изумительно разнообразных сюжетов. Все эти эссе связывает единая нить — желание уловить поэзию настоящей минуты, «хотя бы раз в день на мгновение приобщиться к ускользающей вечности».

Чтение такой книги подобно путешествию, полному неожиданностей и открытий. Но не спрашивайте автора, какова его цель, он резонно ответит, что истинный путешественник отправляется в путь ради удовольствия идти вперед, а не за тем, чтобы куда-то дойти. И вслед за этим, поскольку автор сам довольно часто (и с достаточным основанием) ссылается на китайских мыслителей и поэтов, не будет странным, если я в свою очередь вспомню знаменитый пример эксцентричного ученого мужа, жившего в период Шести династий, Вана Хуэй-чжи. История из сборника V века «Новые забавные случаи и разговоры столетия», глава XXIII «Непринужденность и инакомыслие»: как-то вечером, после нежданного снегопада, увидев в окно сияющую белизну, укрывшую ночную деревню, Ван тут же решил сесть в лодку и навестить своего друга Тая, жившего дальше по берегу канала. После сказочной ночи и плавания меж заснеженных берегов при свете луны, когда он, наконец, достиг своей цели, вместо того чтобы сойти на берег и постучать в дверь друга, он велел лодочнику повернуть назад. Когда тот удивился такой перемене, Ван ответил: «Меня влекло сюда вдохновение. Теперь же, когда оно удовлетворено, я могу возвращаться. К чему будить Тая?»

Симон Лейс

Искусство почти ничего не делать

Почти ничего в качестве вступления

В молодости в течение примерно двух лет я посещал Сорбонну, где слушал лекции по философии, которые читал Владимир Янкелевич. В нем меня восхищало нечто и почти ничего его профессорских речей, слушая которые, мне то и дело приходилось душить безудержные приступы смеха, отчего я не мог понять, нарочно он это делает или нет, говорит ли он серьезно или с беспримерным чувством юмора без конца пародирует самого себя. Чудом было то, как он мастерски балансировал между тонкостью какой-нибудь очень проницательной мысли на злобу дня и постоянным ее отрицанием в дальнейших комментариях (зачастую более или менее поспешных), словно любое высказанное суждение требовалось тотчас опровергнуть обратной саркастической гипотезой. Склад ума в высшей степени парадоксальный, необычайно склонный к шутке и чуждый догм, чьим неподражаемым «коронным номером» было создавать видимость — путем почти насильственных упражнений в самоиронии — постоянного разлада с самим собой.

Впоследствии я осознал, что, как и у великих комиков, эта способность вырабатывалась благодаря более или менее неосознанной тактике, состоящей в том, чтобы «почти ничего не делать», а только покорно следовать врожденному дару непроизвольно говорить смешные вещи. Впрочем, как всем нам известно, именно у тех, кто избрал своим ремеслом смешить и восхищать людей, очень редко это по-настоящему получается.

Мне бы хотелось, чтобы те несколько историй, которые предлагаются здесь, — взятые частично из журнальных статей или эссе,