За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень
– Смотри, смотри, Хмелев! – воскликнула Елена Сергеевна, показывая на афишу, которую несчастный Михаил Афанасьевич воспринимал уже не как Моне, а как «Композицию VII» Кандинского – что-то пытаешься разглядеть и ничего разглядеть не можешь.
– Где Хмелев? – спросил он подавленным голосом.
– Да вот же, на афише. Мишенька, пойдем посмотрим картину. «Человек в футляре».
– Кто человек в футляре?
– Да что с тобой? Фильм вот идет. «Человек в футляре», режиссер Анненский, который «Медведя» в прошлом году, мы смотрели, обхохотались. Беликова Хмелев играет… Да что с тобой?!
– Я ничего не вижу, любовь моя!
– Понятно, придуряемся, черные очки увидел, – подумала, что поняла, Елена Сергеевна. На афише их, можно сказать, родной Хмелев в роли Беликова имел на лбу черные очки, а глаза выпученные, будто прозревший слепой.
– Где черные очки? – плачущим голосом пробормотал он, глядя по сторонам и видя кругом сплошные картины Кандинского.
– Миша! – всполошилась жена, понимая теперь, что муж не шутит, настолько позеленело его лицо.
– Я ослеп, ангел мой, я почти ничего не вижу, – бормотал он. – Здесь ведь недалеко до Московского вокзала. Веди меня, немедленно возвращаемся в Москву!
Она перепугалась:
– Ты не шутишь?
– Какие шутки, Люся! Немедленно в Москву! Я ослеп!
Глава тринадцатая
Голубятня
1924
Как оно закружилось, как завихрилось, какая вдруг круговерть переместила людей и предметы, одному Гоголю известно с его Солохами да Пацюками. Жил себе бывший врач, а ныне начинающий литератор, в убогой комнатушке да в треклятой коммуналке, где Аннушка проливала масло и в самый мороз забывала на кухне окно закрывать. Жил он с грустной и худющей, а главное, давно нелюбимой женой Тасей. От которой хотелось сбежать, но, когда выходишь на улицу, вокруг тебя снует Москва, присматриваясь к тебе и принюхиваясь: не ты ли, контра, когда-то писал статейки против нас? И возвращение домой становилось спасительным, как ребенок прячется под одеялом от ночных страхов.
А теперь, глянь, читатель, перенесло его ветром на второй ярус деревянного флигеля во дворе дома в Чистом переулке, до недавнего времени Обуховом, и с ним уже не бледная и скучная Тася, а бойкая упругая подруга, еще не жена, но уже во всем как жена, и зовут ее Любаша. Он смотрит на ее чуть покачивающуюся походку и думает: «Кажется, я в нее уже влюблен». Хотя живут они вместе четыре месяца, а знакомы год или больше. Она веселая, хорошо поет, бывшая балерина и танцует не хуже Айседоры Дункан, неплохо рисует и даже сочиняет, любит придумывать всем смешные прозвища и его зовет Макой. Хотя нет, это он сам про себя сказал, когда читал Витьке книжку про орангутанчиков.
Кто такой Витька? Это мальчик четырех лет. Михаил и Любаша живут на втором этаже, разделенном на три даже не комнаты, а клетушки. Кухни нет, а просто в коридоре, разделяющем клетушки, стоит плита, на ней готовят и ею же обогревают флигель. Да уж, далеко не дача Толстого и не квартира Коморских! В одной клетушке живут Михаил с Любашей, в другой – пожилая вдова Анна Александровна с дочкой, страдающая астмой, в третьей – Марья Власьевна, торгующая пирожками и кофе на Сухаревке. Иногда ее дочь подкидывает ей ненадолго вот этого самого Витьку. С бабкой ему не интересно, и он быстро перемещается к соседям:
Булгаковская Москва. Бывшая усадьба Софьи Волконской в Чистом переулке, 4 (Москва). Здесь во флигеле располагалась булгаковская «голубятня»
[Фото автора]
– Дядь Миш, почитай киську.
И тот читает ему киськи. Однажды попалась изданная в прошлом году сказка в стихах Евгении Бируковой «Мика, Мака и Макуха» о приключениях трех юных орангутанов. Самый трусливый – Мака, чуть что, он: «Ну, попались!» Михаил Афанасьевич засмеялся и говорит:
– Вот я такой же. То и дело мерещится: войдут и скажут: «Ага, попался?!»
Так и повелось звать его Макой. А жилище свое они называют Голубятня, ибо в нем и впрямь подобает жить не людям, а голубям. Анна и Марья постоянно ссорятся, подозревают друг друга в кражах, чуть не дерутся. И внизу, на первом ярусе, постоянные драки – молодой милиционер то и дело колотит жену, та потом ложится в сенях и рыдает. Любаша однажды сунулась ее утешать, а Мака:
– Напрасно. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Что ты смотришь? Так англичане говорят, известнейшие циники.
– Брешешь, поди? Ну-ка, скажи это по-английски.
– No good deed ever goes unpunished.
– Гляди-ка, кажись, не брешешь.
Домочадцы и гости чернобородого мужика, что на первом ярусе по соседству с милиционером, дерутся реже, зато часто собираются за столом, пьют чай и не только, а напимшись, громко орут русские народные песни.
Словом, сменял наш герой не шило на мыло, а мыло на два шила. Но, странная вещь, живется ему теперь почему-то легче и радостнее. Вот идет он сейчас по Кузнецкому мосту, под ногами чавкает противная предновогодняя оттепель, сыро, слякотно, а ему хорошо. Опухоль за ухом, кажись, больше не растет, а ведь три раза делали ей иссечение, ныло в сердце подозрение на рак. Сегодня у дантистки Зиночки залечил окончательно два проблемных зуба. И в прямой кишке вроде бы все олл-райт, а то тоже были подозрения…
Разболтанное твое здоровьишко, бывший доктор Булгаков, то на одно, то на другое жалуешься, а все равно стараешься на людях бодрячком держаться. А то, знаете ли, унюхают в советских джунглях, что ты больное животное, да и сожрут с потрохами!
Так как же случилось-то, что жил он в Нехорошей квартирке, а перелетел на Голубятню? А вот как.
Началась эта сказочка с того, что новый 1924 год Михаил и Татьяна встречали в Большом Кисловском переулке у их новых друзей Саянских – художника Леонида Викторовича и его жены Юлии. Плакаты Саянского «Скоро весь мир будет наш» и «Красный пахарь, работай спокойно» мелькали тогда повсюду. Квартира просторная. В разгар веселья женщины в отдельной комнате затеяли гадание на свечном воске. И грустная Тася вернулась домой совсем в расстроенных чувствах, разрыдалась. В чем дело?
– Мы там воском в миску капали, на тебя и меня гадали, и у тебя все кольца да кольца, а мне – пустышка да пустышка. Черное предзнаменование. Вот увидишь, мы
