Пролог. Документальная повесть - Сергей Яковлевич Гродзенский

Я направился домой. Невеселые мысли роились в башке.

3 марта 1935 года

Два дня раздумывал – что же делать?

Без работы ходить тягостно. Не такой я старый, хотя мне уже 28 лет. Это, я думаю, середина жизни. К этому возрасту недюжинные люди достигают многого. Говорят – кто к тридцати годам ничего не достиг и не создал, тот уж и не достигнет и не создаст больше ничего.

Цезарь сокрушался – двадцать лет и ничего не сделано для бессмертия. Но то Цезарь! А историк Ключевский в 26 лет был профессором русской истории, и на его лекции в Богословской аудитории, теперь она называется коммунистической, попасть было невозможно.

Не нужно далеко ходить по тропам истории. Десять лет назад философское руководство состояло у нас из людей тридцатилетних. В двадцатых годах в институте красной профессуры читали Карев Николай Афанасьевич, Луппол Иван Капитонович и многие другие моложе тридцати лет. Но то люди все талантливые.

Я не Цезарь, не Ключевский, не Луппол, не Карев. Однако же меня хотели оставить при кафедре. Хотели, но не могли – еще тогда вспомнили, колебнулся я в 1927 году.

К черту самокопание! Пройдет несколько месяцев, и все наладится, меня вернут к педагогической работе. Сейчас это временная реакция на убийство Кирова. Проявляют бдительность не там, где нужно. Нападают на тех, кто ни в чем не виноват. Если даже убийство совершило, как пишут в газетах, троцкистско-зиновьевское охвостье, то ведь я и мне подобные к нему не принадлежат.

Боюсь признаться – меня гложет червь сомнения. Не верю я в эту версию.

5 марта 1935 года

Ответа из ЦК нет и нет. Прошел уже целый месяц, как отправил свое первое заявление. Денег нет и работы нет. Парадокс: нужда в людях всех специальностей огромна, а я безработный. Но что же делать?

Надо жить и что-то предпринимать. Когда трудно, то и друзей мало. Некоторые из них, правда, хотят помочь, но не могут, да и побаиваются.

– Взял бы я тебя с удовольствием к себе в механико-машиностроительный институт, нужен преподаватель, но нельзя. Что скажет райком или местная ячейка, – говорил Комаров, мой университетский товарищ.

То же говорили и другие:

– Рабочим? Нельзя! Что за рабочий с университетским дипломом?

А что, если ожидание ответа затянется еще на несколько месяцев? Написал сегодня письмо в Енисейск Красноярского края старому знакомому Енькову. Управляет он там трестом. Пишу, что в философии разочаровался и хочу переквалифицироваться в хозяйственники-экономисты. Получу ответ и, пожалуй, махну туда на несколько лет. А пока взял анкеты и всякие бумажные формы для поступления на заочные курсы шоферов.

За три месяца выпускают шоферов 3-го класса. Чем черт не шутит, может, и эта профессия понадобится.

Сегодня рассказали мне, что кое-кого отправили в ссылку. А если мое положение не изменится, Енисейск сорвется и работы не будет, то пусть тогда ссылают и меня. В ссылке уж наверняка пристроят к какому-то делу.

Возвращаюсь домой и не мила мне моя полутемная комнатушка. Меньше двух метров в ширину и меньше трех в длину. Окно выходит в каменный тупик, образованный высокой кирпичной стеной и моим домом. Не жилье, а полутемная тюремная камера. Раньше я не замечал, что здесь мрачно.

Техникум обещал дать квартиру. Пока придется оставить эти мечты. Не до квартир. Москвичи поговаривают о невиданном еще городском транспорте – метрополитене. В мае обещают пустить его в эксплуатацию. Меня и метро не радует.

6 марта 1935 года

Не хочется верить, но мне опять рассказали об аресте двоих – рабочего с «Шарикоподшипника» и плановика из треста общественного питания. Рабочего не знаю, а с плановиком Ермолаевым когда-то учился вместе. Был он тихим, скромным трудягой. Никогда бы не поверил, что такой способен на преступление – на агитацию или на участие в контрреволюционной организации. Но раз посадили, значит, очевидно, какое-то дело есть. Не посадят же человека просто так, что называется, ни с того, ни с сего.

А все-таки не представляю себе Ермолаева в роли какого бы то ни было деятеля.

А может быть, в деятельности НКВД намечаются или уже начались перегибы. У нас иногда и кое-где бывали они. Были в сельском хозяйстве, например. Сталин о них говорил открыто.

Одно дело поторопиться с коллективизацией, а совсем другое, когда своего, советского человека берут за шкирку и тащат в тюрьму.

Нехорошо, что у меня даже зародилось такое подозрение, правда, наедине с самим собой в этом дневнике.

Но и это не оправдание. Ведь в какую хорошую эпоху вступаем: совсем недавно февральский пленум цека, а потом 7-й Съезд Советов СССР решили выработать новую конституцию со всеобщим, равным и, главное, тайным голосованием.

Наверное, я все же неустойчив как марксист-ленинец. И вдруг кто-либо прочтет этот дневник с моими откровениями? Стыд и позор! Но мне теперь не оторваться от моего дневника. Теперь, когда я так одинок. Однако надо подумать, как припрятывать эти мои писания.

В 1927 году я колебался всего несколько дней, и теперь мне напомнили об этом. Представлю себе, что было бы, если бы обнаружились мои теперешние колебания.

Что же делать с дневником? Всякое может быть.

7 марта 1935 года

[На этом текст дневников обрывается. – С. Г.].

Примечания

1Коваленко П. Будущее Общество. 2-е изд., доп. [Херсон]: Молодой рабочий, 1924. 26 с. (Политграмота. Книжка за книжкой).

2 Вымышленному Василию Мефодьевичу Доброделову в «дневниках Кировца» приписывается дружба с Евгенией Чеславовной Пухальской (1907–1979), с которой в реальной жизни были близкие отношения у Я. Д. Гродзенского.

3 Юнгштурмовка – модная среди комсомольцев в СССР в конце 1920–30-х годов военизированная форма одежды. Название «юнгштурмовка» происходит от молодежного движения немецких коммунистов («Красный Юнгштурм»), носивших подобную униформу.

4 Коммунистический интернационал молодежи (КИМ) – c 1919 по 1943 год международная молодежная организация, секция Коминтерна.

5 Стэн Ян Эрнестович (1899–1937) – политический деятель, философ, специалист по диалектике, гносеологии, социальной философии. Принадлежал к так называемой «бухаринской школе». В октябре 1932 года Стэн был исключен из партии и арестован по делу «Союза марксистов-ленинцев». Второй раз арестован 3 августа 1936 года. Обвинялся в «участии в контрреволюционной право-левацкой организации и в создании боевой группы для подготовки терактов против руководителей ВКП(б) и советского правительства». Военной коллегией Верховного Суда 19 июня 1937 года приговорен к смертной казни. Расстрелян 20 июня 1937 года. Посмертно реабилитирован и восстановлен в партии в 1988 году.

6 Ломинадзе Виссарион Виссарионович (1897–1935) – советский