Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Виталий Семёнов отвечал какими-то уклончивыми фразами и сложноподчинёнными предложениями. Переводить его стало решительно невозможно; даже запомнив несколько предложений, я не понимал, куда он клонит и как мне следует переводить — в миноре или в мажоре. Это мы были виноваты или они оказались такие негодяи? Особенно наседал на Семёнова доктор Питер Хеммерсбах из Осло, он вставил полный рот новых зубов и буквально просиял в Лозанне: его ввели в антидопинговую подкомиссию, которую раньше возглавлял Донике, а после него — Сегура. Питер вёл наступление на Семёнова, выказывая заодно свою значимость и озабоченность перед принцем. Виталий краснел, пыхтел и злился на Питера, делал грозное лицо и сверкал глазами — мимика у Семёнова всегда была на высоте. Однако я окончательно перестал его понимать, сказанное невозможно было перевести даже с русского на русский, поток придаточных предложений без запятых, сказуемых и подлежащих пошёл по кругу. Наверное, я стал жалобно смотреть по сторонам, и тут принц де Мерод вступился за Семёнова. Он с интересом, как за боем быков, наблюдал за нашей битвой, но тоже перестал понимать, что происходит и где выход. Доводить Семёнова до белого каления в его планы не входило, и его слова были правильно поняты Питером и Виталием как команда «брейк». Во время ланча мы снова сидели за одним столом, принц, Питер, Семёнов и я, нам снова приносили первые и лучшие кусочки. Во время еды обсуждать проблемы не рекомендуется, да и на совещании все так выдохлись, что мы просто спокойно поели и выпили, я перевёл всего пару фраз.
Вечер был свободный, и Питер спросил меня, пойдет ли Семёнов со всеми на ужин. Виталий непринуждённо согласился, и мы дружным коллективом пошли искать в темноте какой-то итальянский ресторан «Пиноккио». Спустились от вокзала вниз в сторону озера, там искали какую-то улицу; меня вообще шокировало, что из пятизвёздочного отеля можно было строем идти на поиски захолустной столовки, где даже спагетти не умели готовить. Ужас, вино в рот нельзя было взять, кислятина с краской. Но все пили, ели, нахваливали и очень радовались, что стоимость обеда не превысила десяти франков.
Там же я познакомился с доктором Патриком Шамашем, он был очень вежлив и остроумен, мы поболтали; мне очень понравились его смешные усы и бакенбарды. В последний вечер Виталий не захотел никуда идти, и мы остались в отеле. Директора иностранных лабораторий мгновенно исчезали после любого совещания, они не были привязаны к рейсам «Аэрофлота». Мы пошли в ресторан в нашем Гранд-Палас-отеле, там было дорого, но нам вручили невероятные суточные — по 250 франков в день, получилось по тысяче каждому, так что можно было разок себе позволить, хотя всё равно платить предстояло мне как представителю богатой фирмы Hewlett-Packard.
Мы сидели почти в самом углу, но за нами оставался ещё один зарезервированный столик. И вдруг за этот столик официанты почтительно провели маркиза Хуана Антонио Самаранча со спутником; их очки блестели, как бриллианты. Самаранч сразу узнал Семёнова — и заулыбался. Виталий встал, они стали трясти друг другу обе руки и что-то говорить, видно было, что они давно и хорошо знают друг друга. Самаранч мне кивнул — и сел ужинать позади нас; из центра зала его было совершенно не видно.
На следующий день мы прилетели в Москву уже поздним вечером, и когда я дома включил телевизор, то услышал, что президент Федерации хоккея России Валентин Лукич Сыч убит, а его жена находится в тяжёлом состоянии! Рано утром по пути на работу их машину расстреляли из автомата. Я приехал к Семёнову, спросил, что он думает про убийство Сыча, но Виталий сделал отстранённое и безразличное лицо — и ничего не сказал в ответ. Оба его противника, профессор Манфред Донике и директор Валентин Сыч, были мертвы. Но для меня оба они сделали столько хорошего и всегда — даже, можно сказать, прямолинейно — поддерживали меня в самых разных ситуациях. Оба были сильными и харизматичными личностями, я радостно ощущал внутренний контакт с ними, понимал их с полуслова и, казалось, заранее знал, что они сделают и как поведут себя в различных обстоятельствах. А вот Виталия Семёнова я не понимал, хотя провёл с ним бок о бок десять лет, — что у него на уме? Что он вдруг решит и как поступит? У Виталия всё было иррационально, будто он сам был с другой планеты.
Донике кремировали и превратили в пепел. Застреленный и замороженный Сыч лежит сейчас в морге, а Семёнов сидит передо мной с безразличным и умиротворённым лицом, как будто ничего не случилось, будто вообще никого и ничего никогда не было, ни Донике, ни Сыча, ни его проблем и борьбы с ними. Именно тогда в моей голове намертво перещёлкнуло, что не должно быть забыто всё то, что происходило на моих глазах, все эти невероятные истории, события и люди: Сеул и Лос-Анджелес, Донике и принц, Семёнов и Уралец, Сыч и Громыко — и допинговый контроль в СССР, абсолютно закрытая тема, почти уже забытая спустя несколько лет. Нет и нет, ничего не будет забыто и никуда не исчезнет!
Начав писать эту книгу, я зарёкся цитировать поэтов, но тут не обойтись, это Георгий Ивáнов:
Невероятно до смешного,
Был целый мир — и нет его.
Вдруг — ни Похода Ледяного,
Ни капитана Иванова,
Ну, абсолютно ничего!
Именно я должен описать эту напряжённую жизнь, бесценную и захватывающую историю, особенно когда меня самого крутило и вертело вместе со всеми!
К концу года произошло неприятное событие — московский офис Hewlett-Packard отказался от продаж и поставок по прямым контрактам от имени европейского представительства в Вене, и мы все перешли на работу к российскому дистрибьютеру, окунулись в конвертацию, таможенную очистку, оформление рублёвых договоров купли-продажи и перепродажи. Обстановка в российской компании резко отличалась от инофирмы, к атмосфере и методам работы которой я успел привыкнуть. Потянуло знакомым душком трясины из советского прошлого, стало тоскливо и беспросветно: мы расчётливо и мелочно перешли к перепродажам иностранных приборов. Прежний горизонт потускнел и сузился, исчезло чувство перспективы. Иногда я пронзительно ощущал хрупкость моего положения, ведь, случись что со мной,
