Там, где бродят каннибалы - Мерлин Тэйлор
Хотя папуас и был угрюм, но вел нас по тропе, и в его глазах было что-то зловещее. Мне это не нравилось. Тем не менее, когда мы подошли к развилке троп, и он настоял на том, чтобы пойти по левой из них, а другую закрыть свежесломанной веткой, я не видел причины, почему мы должны поступить иначе.
И только когда мы поднимались по этой тропе еще некоторое время, я обнаружил, что она давно не использовалась и местами так заросла, что ее почти невозможно найти. Я понял, что тропа, по которой он не советовал нам идти, вела в его деревню, а та, по которой мы следовали, вела прочь от нее. Тем не менее, «предложенный им маршрут» совпадал с направлением, в котором мы хотели идти, и не было никакой выгоды возвращаться к развилке троп.
То, что последовало за этим, было еще одним из кошмаров: пришлось взбираться по скользкому склону, цепляться пальцами за все, что можно схватить, ступать ногами по крошечным уступам шириной в несколько дюймов, которые нависают над пропастями глубиной в сотни футов, переползать через скользкие стволы упавших деревьев и страдать от бесчисленных душевных мук, которые еще так живы в моем сознании.
Когда мы, наконец, добрались до вершины, я был полностью измотан. Мы оказались в деревне, где было меньше дюжины хижин, но я слишком устал, чтобы заметить, что хижины разваливаются от гниения, а повсюду господствуют паутина и плесень. Даже когда я понял, что мы в давно заброшенном селении, мне было все равно, и я только смутно задавался вопросом, зачем нас сюда привели. Гремел гром, сверкали молнии и, немного погодя, когда к нам подошли отставшие носильщики, мы начали ставить палатки.
Наш проводник был привязан к угловому столбу хижины. Внезапно он приложил руки ко рту и начал орать, что, как я полагаю, было предупреждением его товарищам и заявлением о его собственном затруднительном положении. Со всей долины донесся ответный рев, и он умолк, вызывающе глядя на нас. Невозможно было не восхищаться его мужеством, так как он, наверняка был уверен, что его жизнь закончится сразу после предупреждающих криков односельчанам. Мы были вынуждены заткнуть ему рот.
Папуасы вокруг деревни продолжали кричать всю ночь, но наш пленный не отвечал им, вероятно, полагая, что ему не причинят вреда, если он будет сидеть тихо. Его молчание вкупе с нашими кострами, должно быть, заставило других думать, что мы убили и сварили его, хотя мы не слышали ни одного из воплей, которые последовали бы, если бы дикари были в этом уверены.
На следующее утро мы освободили его от наручников, вывели на тропу и вернули ему нож. Он мгновенно исчез в джунглях.
Я задавался вопросом, не имеют ли пиявки, с которыми мы столкнулись через несколько минут после того, как оказались в деревне, какое-то отношение к тому, что туземцы покинули это селение. Тысячи этих кровососов покрывали землю и дикари, должно быть, сильно от них страдали. Наши носильщики, стараясь избавиться от этих тварей, царапали себя ножами. Что касается нас, у которых были сапоги, портянки и одежда, нам тоже пришлось не сладко. Пиявки нашли путь к нашей коже через все. Мы не могли остановиться, чтобы снять с себя одежду и избавиться от вредителей, потому что на нас сразу же набросились бы десятки других. Нам ничего не оставалось делать, как продолжать идти прочь от деревни так быстро, как только могли, пока мы не подошли к огромным валунам, на которых не было пиявок.
Белые и черные залезли на скалы, разделись догола и содрали друг с друга пиявок. Все мы были в прожилках собственной крови, те из нас, кто носил какую-либо одежду, находили ее пропитанной кровью, а наши ботинки представляли собой массу мертвых кровавых пиявок. Пиявки были достаточно малы, чтобы проникнуть в сапоги через люверсы, но, раздувшись после того, как напились, уже не могли выбраться наружу. Прошли недели, прежде чем их укусы зажили и наши мучения в течение следующих нескольких дней никогда не будут забыты.
Мы спустились с горы и поднялись на другую, через густейшие джунгли, не найдя ни одной тропы, но прорубая собственную. Затем Хамфрис подошел сзади, когда мы с Даунингом на всякий случай остановили вереницу носильщиков на небольшой полянке. Лицо его было раскрасневшимся, взгляд странным, и он без предварительного обсуждения обвинил нас в том, что мы не пошли курсом, который был утвержден ранее.
«Ты сказал, что надо идти на юго-восток, не так ли?» — спросил я.
«Да, но вы, два идиота, шли на юго-запад» — рявкнул он.
«Мы шли по моему компасу и проверяли по компасу Даунинга» — сказал я.
«Значит, ваши чертовы компасы сошли с ума, — возразил он. — Я кое-что сверил со своим и знаю, в каком направлении вы движетесь».
Мы смотрели на него с изумлением, и в течение нескольких минут из его уст летели резкие и горькие обвинения. Внезапно Хамфрис хлопнул руками по голове и упал на бревно. Я подошел к нему и пощупал его пульс. Он сердце бешено билось, и магистрат сгорал в лихорадке. Его несправедливое обвинение и гнев были вызваны бредом, и он ничего не помнил.
Через некоторое время он встал и вздрогнул, затем пошел шатаясь, а мы не могли вытянуть из него ни слова. Два констебля держались рядом с ним и временами поддерживали его. Каждые два часа мы давали ему хинин и держали его в таком режиме два дня. Потом лихорадка оставила его так же внезапно, как и пришла.
Однако в тот самый день, когда он был поражен, мы преодолели крутой подъем и внезапно увидели вдалеке на склоне горы крошечную группу побеленных зданий, сияющих в предвечернем солнце, и, хотя ни Даунинг, ни я никогда раньше не видели их, мы знали, что приближаемся к концу наших опасностей и невзгод, ибо эти здания обозначали место Попольской католической миссии в округе Мафулу, и там мы могли найти настоящие кровати, настоящую пищу и долгожданный отдых. От
