Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный
Клюев кивнул, довольно хмыкнув.
— Знал, что так ответишь! Вижу, парень, не промах. И с абреками вот справился — это о многом говорит. Ладно, переночуешь тут, а с утра снарядишься в путь. Дам тебе сопроводительную бумагу, что ты не бродяга какой, а казачий сын, по делу надобному следуешь. Лошади у тебя есть — и то хорошо. Ступай сейчас к денщику Федоту. Он тебе покажет сарай для твоих лошадок и где самому приклонить голову.
Я поклонился, развернулся и вышел на крыльцо. Солнце уже близилось к закату. Воздух был полон вечерних звуков и запахов, но теперь они казались чужими.
«Ну что ж, Гриша… — мысленно пробормотал я, глядя на заходящее солнце. — Выходит, не будет мне тут передышки.»
Я спустился с крыльца и направился к коновязи, к своим тощим, но бесценным трофеям. Впереди была ночь перед дорогой домой.
Денщик Федот, сутулый и жилистый, оказался не из разговорчивых. Провел меня в глухой сарай с запахом сена и конского пота, махнул рукой на свободный угол.
— Вот стойла для твоих животин, а тут и себе постелешь. С водой сам разберешься, колодец во дворе.
Бросил охапку сена для подстилки и удалился, не попрощавшись. Ну и ладно, болтливость его мне ни к чему.
Развьючил лошадей, убрал седла и свою поклажу в дальний угол. Осмотрел еще раз свои «трофеи» при свете лучины. Лошадки и правда были худые, костлявые какие-то, но зато глаза умные, с огоньком. Хохотнул я вслух. Та, что поспокойнее — гнедая, с белой звездочкой во лбу, — показалась мне надежнее. Вторая, вороная, нервная, все время дергала ушами и переступала с ноги на ногу. Ее, пожалуй, и сбыть придется. Лишний рот, да и деньги сейчас не помешают.
Съел в темноте последнюю лепешку, добытую у абреков, запил водой из колодца. Прежде чем рухнуть на сено, вызвал перед глазами сундук. Все на месте: шашка, ружья, нехитрые припасы. Лихорадочно пробежался взглядом по содержимому — нет, ничего не исчезло. Выдохнул. Эта способность, дедово наследство из XXI века, была пока единственной опорой в этом мире.
Я понял простую закономерность: чем чаще пользуюсь сундуком, тем сильнее устаю и потом приходится набираться сил, отдыхать. Раньше об этом даже не задумывался, а вот теперь понял. И еще — когда я убирал пса и того абрека, то ощущал сильную слабость, и кровь из носа шла. Видимо, при перемещении живых существ внутренней энергии тратится гораздо больше. Возможно, есть еще зависимость от размера, и от веса…
Уснул, как убитый, проваливаясь в черную, бездонную яму, так и не придя к окончательным выводам по поводу приобретенной способности.
Проснулся еще до рассвета от того, что все тело ломило и ныло, будто меня переехало тем самым обозом, от которого мы с батей отстали.
Вышел из сарая. В предрассветной мгле станица была тиха и пустынна. Где-то кричал петух, мычала корова. Воздух был чистый, прохладный, пахло дымком. Потянулся и пошел к колодцу — оправиться и привести мысли в порядок.
План был прост: продать вороного коня, купить припасов в дорогу, раздобыть нормальную одежду — портки и рубаха уже превратились в лохмотья, а убогие вещи абреков носить постоянно не хотелось, к тому же они слишком заметные. Если повезет — загляну в оружейную.
Федот, кряхтя, разогревал на походной печурке котелок с кашей.
— Бог в помощь! Базар когда начинает работу? — спросил я, подходя.
— И ты здрав будь, паря! — буркнул он, не оборачиваясь. — Кто как… Кто с зарей, кто к восходу. К полудню уж все кипит.
— А оружейные лавки тут есть?
Казак наконец повернулся, уставился на меня.
— Оружейные-то? Тебе на кой, паря? — в его голосе сквозило не столько любопытство, сколько привычное недоверие.
— Поинтересоваться… Может, прикупить что, путь-то не близкий предстоит, до Волынской.
— Гм… — Федот плюнул в сторону. — Есть, на главной, у цирюльни. Хозяин Семен, выкрест, да еще Игнатий Петров. Но все не дешево. Смотри, чтобы не объегорили — особенно Семен может. — На вот поснедай! — протянул он мне миску с пресной кашей.
Позавтракал, поблагодарил Федота за горячую пищу. Есаул Клюев мельком появился на крыльце, кивнул мне и скрылся внутри. Видимо, дел у него было по горло.
Как только первые лучи солнца позолотили маковки церквей, я повел своих лошадок к Базарной площади. Народ стекался на главную улицу; базар шумел: запахи сена, хлеба, дыма. По деревянным рядам, у гостиного двора, шла бойкая торговля.
Нашел конный ряд, привязал лошадей к шесту, сел на землю рядом, поджав ноги. Теперь придется ждать. Торговаться я не любил, но жизнь иногда заставляла.
«Продавать лошадь здесь — риск, — предупредил внутренний голос. — Ее могут опознать. Но что оставалось делать? Тащить за собой две лошади — глупо, да и деньги нужны. Придется рискнуть и надеяться, что никто всматриваться не станет.»
Покупатели подходили, оглядывали, щупали холки, заглядывали в зубы. Вороной нервничал, фыркал, что, конечно, не прибавляло ему цены.
— Резвый жеребчик! — говорил я каждому, — Горская порода, выносливый.
Через час подошел коренастый казак в потертой черкеске, с умными, быстрыми глазами.
— Почем твой вороной? — спросил он без предисловий.
— Сорок рублей! — выпалил я первую цифру, что пришла в голову, и тут же внутренне ахнул. «А почем тут вообще кони? Не продешевил ли?»
Казак усмехнулся в усы: — Побойся бога! Двадцать пять, паря!
— Тридцать! — уперся я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Он хоть и худой, но сильный, кровь знатная, ну а если откормить…
— Кровь… — фыркнул казак. — 27. И то из жалости к тебе.
Мы сошлись на 28 рублях, и он отсчитал мне монеты — тяжелые, серебряные. Я сунул их в карман, чувствуя тяжесть. 28 рублей… По меркам Гришкиной памяти — целое состояние. По прошлой жизни — гроши. Но это уже было что-то.
Теперь — за припасами. С гнедой лошадкой побрел по рядам. Купил две простые холщовые рубахи и такие же портки — хоть скинуть с себя эти лохмотья. Нашел сапоги — поношенные, но целые, всего за рубль с полтиной. Обновил портянки.
Там же, на базаре, в закутке скинул с себя осточертевшую грязную одежду, переоделся. Было бы хорошо сначала помыться, но на меня и сейчас косятся из-за вида, а мне еще покупки делать. Вдруг погонят или еще чего. Да и самому признаться
