ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
— Пойдем, — Хергрир вновь тронул Игоря за плечо, решительно выводя его из оцепенения. — Хватит глазами хлопать. Покажу, где мои люди стоят, где можно голову приклонить. А там… посмотрим, куда тебя пристроить, ведающий. Чем ты сможешь быть полезен в этом нашем Гнезде.
Они двинулись по узкой, немощеной, покрытой слоем вечной грязи улочке, петлявшей между темными, без окон, избами. Мимо них, не глядя, проходили женщины с громадными глиняными кувшинами на головах, полуголые, грязные дети гоняли скрюченной палкой деревянный обруч, какие-то бородатые мужики, сидя на завалинке, прервали свой неспешный разговор, чтобы проводить маленькую процессию Хергрира тяжелыми, оценивающими, ничего не выражающими взглядами. И везде — этот густой, непередаваемо сложный, сладковато-тошнотворный запах жизни, чужой, незнакомой, первобытной и откровенно пугающей.
Игорь шел, стараясь не отставать, и в его голове, поверх впечатлений, уже начинала складываться карта. Не карта улиц и переулков, а куда более важная — карта сил, интересов, скрытых страхов и явных амбиций. Он был здесь чужаком. Пешкой, только что введенной в игру. Но он уже понимал, усвоив горький опыт последних дней, главное: чтобы выжить в Гнезде, мало было просто быть полезным. Нужно было перестать быть пешкой. Нужно было найти свою, единственную клетку на этой гигантской, кровавой шахматной доске и начать делать собственные, обдуманные ходы. И первый, самый важный ход, от которого могла зависеть вся его будущая жизнь в этом мире, предстояло сделать прямо сейчас, в ближайшие часы.
*** ******
Хергрир пристроил Игоря в самом углу своей гридницы — большого, основательного сруба, прокопченного до черноты, служившего ему одновременно и домом, и штаб-квартирой, и арсеналом, и складом для самой ценной добычи. Воздух здесь был густым, почти вязким, насыщенным многолетними запахами древесного дыма, едкого дегтя, вареной баранины, кислого хлебного кваса и плотного, животного аромата десятков немытых за зиму мужских тел. Игорю, в знак особого расположения, выделили узкое место на полу у самой дальней стены, бросив охапку прелого, пахнущего пылью сена и потрепанную, линялую волчью шкуру, еще сохранившую острый, дикий дух леса. По местным, спартанским меркам — почти что роскошь.
На следующее утро его разбудили не привычные звуки утренней суеты, а приглушенные, но напряженные, как натянутая тетива, голоса. Гридница, обычно полупустая днем, сейчас была полна людей. Причем не только верных варягов Хергрира. Здесь были и другие — те, в чьих руках пульсировала иная, не военная власть.
Игорь, не открывая глаз, приподнялся на локте, делая вид, что еще спит, и начал наблюдать через узкие щелочки полуприкрытых век. В центре помещения, у догорающего очага, стоял Хергрир, мощными ладонями опираясь о грубо сколоченный дубовый стол, на котором виднелись глубокие зарубки — возможно, следы давних споров, разрешавшихся не только словами. Напротив него, по другую сторону стола, находились двое.
Первый — тот самый Вышата, старейшина словен, о котором с пренебрежительной усмешкой упоминал Хергрир накануне. Мужчина лет пятидесяти, но сохранивший осанку и властность, с длинной, тщательно расчесанной, как у патриарха, седой бородой и неподвижным, высеченным из камня лицом, на котором застыло выражение холодного достоинства. Он был одет в добротную, отбеленную льняную рубаху, подпоясанную узорчатым шелковым кушаком — явно заморским товаром, а на его мощной, еще не согбенной шее висела массивная, тяжелая серебряная гривна с замысловатым звериным орнаментом. Его поза, его взгляд, его каждое движение излучали уверенность, граничащую с откровенным, застарелым высокомерием.
Рядом с ним, на низкой скамье, сидел, вернее, съежился, словно стараясь занять как можно меньше места, другой старейшина — Добрыня, кривич. Невысокий, юркий, с живыми, бегающими, как у полевой мыши, глазами и редкой, клинышком, жидковатой бородкой. Он нервно потирал свои короткие, мозолистые пальцы, и его взгляд постоянно, с тревожной скоростью метался между неподвижной фигурой Хергрира и надменным профилем Вышаты, словно он пытался уловить малейший оттенок в их настроении, малейшую трещину в их непроницаемых масках.
— Повторяю в последний раз, Хергрир, — голос Вышаты был ровным, низким, без видимых эмоций, но в его глубине слышалось стальное, иссякающее терпение. — Мы не можем, да и не будем, платить тебе прежнюю дань. Урожай был скудным, земля не родила. Пушнины добыли мало — зверь ушел на север, спасаясь от голодных волков.
— Урожай был ровно таким же, как и всегда, Вышата, — парировал Хергрир, не двигаясь с места, его собственная неподвижность была куда опаснее истеричных криков. — А пушнину, что добыли твои молодцы, они предпочли снести прямиком к хазарским купцам. Я собственными глазами видел их тяжелую ладью у причала. И видел, что они грузили.
— Хазары платят серебром! Твердой, звонкой монетой! — вклинился Добрыня, его тонкий, почти визгливый голосок резко контрастировал с баритонами двух гигантов. — А ты что даешь взамен? Железо, которое и так у нас кузнецы ковать умеют, да стеклянные бусы, что нашим женщинам уже надоели!
— Я даю вам спокойный сон, старик, — Хергрир медленно, словно поворачивая тяжелый жернов, перевел на него свой взгляд, и Добрыня съежился еще сильнее. — Когда на ваше селение ночью нападают дикие емь с севера, вы бежите не к хазарам за их серебром. Вы бежите сюда, ко мне. И мои воины проливают свою, северную кровь на вашей земле, чтобы ваши жены и дети не стали рабами в чужих краях. Разве эта уверенность не дороже любого серебра?
— Конечно, конечно, мы ни в коем случае не умаляем… — заспешил Добрыня, испуганно откидываясь назад, словно от взмаха меча. — Мы ценим твою защиту, конунг, как родную мать! Но и хазары… они ведь тоже сила, да какая! Если мы их ненароком обидим, они запросто перекроют все торговые пути по реке. И тогда мы все, от мала до велика, будем жевать одну кору да сосать лед зимой. Голод — не тетка!
— Мы платим и тем, и другим, — жестко, перебивая, сказал Вышата, его длинные, костлявые пальцы с такой силой сжали край стола, что костяшки побелели. — И это медленно, но верно разоряет нас, высасывает все соки. Нужно делать выбор. Определиться.
— Выбирать? — Хергрир плавно, как большой хищник, наклонился вперед, и его огромная тень накрыла Вышату, поглотив его фигуру. — Ты предлагаешь мне, Хергриру, сыну Эйрика, уйти? Добровольно оставить Гнездо, которое мы с моими людьми отстроили и защищали все эти годы? Или, может, ты предлагаешь послать прочь хазар с их серебром? Решай, старейшина. Я слушаю твой мудрый совет.
Наступила тяжелая, звенящая пауза, в которой было слышно лишь потрескивание углей в очаге и сдавленное дыхание Добрыни. Вышата не моргнул, сохраняя ледяное
