Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный
— И матушку твою, и сестренок я не уберег, Гришка, — дед сжал кулаки и заскрипел зубами, по лицу вновь пробежала слеза. — Одни мы с тобой остались.
Я подошел, крепко обнял его:
— Все воздадим им сторицей, деда. И горцам, и графу этому доморощенному. И до деловых георгиевских доберусь, дай срок.
Отошел к костру и налил в две жестяные кружки, купленные на базаре Пятигорска, крепкого чаю. Протянул одну деду. Мы посидели какое-то время молча, каждый думал о своем.
— А это что за девчата? — кивнул он в сторону сарая.
— Так, деда, я их на тракте встретил. Переселенцы это, бывшие крепостные. Сейчас на Кавказ из России много народу едет — вот на них горцы и налетели. Кого порубили, кого в полон увели. А Аленка с Машенькой сбежать смогли. Так и встретил их бедолаг прямо на дороге.
— Ну и добре, пусть остаются, только вот где теперь жить будем? — дед крякнул. — Когда горцы налетели, так ироды дома жечь начали, а крыши-то у всех из дерева да соломы. Что-то успели потушить, а многое и погорело.
— Видел, деда, видел, — кивнул я. — И мы сладим, поправим хозяйство, дай только срок.
— Деда, — снова обратился я к старику, — расскажешь, что тут было? Как набег-то случился?
Дед медленно повернул ко мне голову, глаза его были яснее, чем вчера.
— А что рассказывать-то, Гриша… Все, как всегда. Предупреждали нас, говорили — непримиримые в горах шалят. Шамиля-то князь Барятинский еще по прошлой осени пленил. Но ведь и наибов по горам беспокойных много осталось. Голодные да злые они теперича, черти. Вестовой от соседей из Боровской прискакал, у нас в станице тревогу объявили, набат звонил. Собрали, значит, почитай всех казаков линии — и айда на выручку к соседям.
Он кашлянул, сплюнул в сторону.
— А они, сволочи, видно, караулили и только этого ждали. Как только основной отряд ушел, выждали несколько часов, да и нагрянули. Человек двести, не меньше.
Он замолчал, снова глядя в пустоту. Лицо его осунулось, морщины будто стали глубже.
— Отбивались как могли, Гриша! Старики, пацаны, бабы с вилами… Я на крыше своей хаты устроился, с ружьем. Троих снял, потом крышу подожгли — пришлось слазить.
Мамка твоя вилами одного абрека заколола, да за топор схватилась. Ну ей и перехватили по спине саблей. Солома на крыше мигом вспыхнула. Пришлось прыгать, а тут это… — он ткнул пальцем в повязку на голове. — Чем-то тяжелым огрели, с ног сбило. Очнулся — все горит, крики, дым… А сестренки твои… около мамки лежат. И Варя, и Оленька… — дед замолчал, сглотнув.
— Меня Трофим с сыном в сарай оттащили, там и отключился. Уже опосля Трофим меня наскоро перемотал. Да так и отлеживался в сарае. Приходили соседи, кормили, когда в себя приходил. А хата наша… все сгорело, — тяжело вздохнул старый казак. — Но родовую шашку я сберег, Гришка!
— Ничего, отстроим, дед, руки на месте. А вот матушку с сестренками уже не вернуть.
Мы замолчали, задумавшись.
Из-за плетня показался Трофим. Лицо у него было серьезное, озабоченное.
— Здорово, Игнат Ерофеич, Гриша! — поздоровался он, кивнув. — Новости есть не шибко хорошие, — сказал он, заходя во двор.
— Какие еще? — насторожился я.
— Вчерашний разъезд вернулся, говорят, на тракте, недалече от Пятигорска, нашли брошенный лагерь. Стрельба там была. И следы ведут… сюда, в сторону нашей станицы.
У меня внутри все похолодело. Жирновский. Видать, не успокоился.
— Чей лагерь? — стараясь, чтобы голос не дрогнул, спросил я.
— Графа, гутарят, — вещи брошены богатые… Один из наших следопытов говорит, видел следы одного человека и лошади. Ведут оттуда в нашем направлении, а потом теряются. Наши там с разъездом из Пятигорска встретились, так те бают, что горцы какие-то на графа Жирновского там налетели. Двоих в полон забрали, да одного крепко ранили.
Я молча сглотнул. «Значит, уже ищут. И ищут в правильном направлении».
— Спасибо, Трофим, что предупредил.
— Да уж… Будьте осторожны! Мало ли те горцы, где недалече от станицы схоронились. Ладно, бывайте, соседи… Поправляйся уж скорее, Игнат Ерофеич, — он многозначительно хлопнул меня по плечу и ушел.
Дед смотрел на меня своим пронзительным, всепонимающим взглядом.
— Это к тебе, Гриша? — тихо спросил он.
Я только кивнул. Объяснять сейчас ничего не нужно было.
— Ладно, — вздохнул старик. — Значит, так: о случившемся боле ни с кем не гутарь. Только мы с тобой знать будем. А там, глядишь, Бог даст — и рассосется.
— Я знаю, дед, — ответил я.
Жирновский в любом случае знает, что меня искать можно в Волынской. От этого уже никуда не уйти. Вот только догадывается ли он, кто на самом деле на его лагерь напал, — неясно. Надо с этим уродом, конечно, вопрос решать, но не сейчас. Зима скоро, а мы по факту на улице. Не дело это. Сначала с хатой разобраться да быт обустроить, а уж потом и о графе подумать, чтоб ему не ладно было.
Пока дед сидел на лавке, прислонившись к стене сарая, я обошел сгоревшую хату кругом. Старику тяжело было передвигаться, так что я велел ему не дергаться и голову лишний раз не тревожить.
— Угол повело, — крикнул я деду, стуча кулаком по почерневшей стене. — Но в целом стены целы, саман держится.
— Печь… печь посмотри, — с трудом дыша, попросил дед. — Трещины есть?
Я полез внутрь, пробираясь через обгоревшие балки, весь перепачкался в саже. Печь стояла крепко, только вверху кладка немного осыпалась.
— Верх поплыл, но основание целое. Будем править, дед.
— Крыша… вся выгорела? — дед щурился на почерневшие стропила.
— Вся. Балки частично целы, но их все равно надо менять, эти никуда не годятся.
Я выбрался из завалов, отряхивая сажу с одежды, и подошел к деду.
— Надо людей искать. Кто у нас в станице свободен? Трофим с сыном?
— Трофим… да, — кивнул дед. — И Сидор… Правда, платить-то нечем, Гриша. Вы ведь с отцом, считай, все деньги в Георгиевск на ярмарку свезли. Ешо, думаю, и соседи скоро будут спрашивать. Возвращать-то, видать, придется, — он махнул рукой. — Сходил бы ты ешо до атамана, надо есаулу нашему, Гавриле Трофимычу, все рассказать. Они же ж ждали вас с обозом. А теперь выходит — и в станице беда, да и без
