Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

Достал револьвер, доставшийся от Жирновского. Носить за поясом его не решался, поэтому он появился в правой руке прямо из сундука. Я втянул живот и медленно стал смещаться левее.

Щелкнул курок — звук был резкий. Выстрела не последовало — видать, пока курок взводил, стрелок потерял меня. Я выдохнул и отполз еще немного назад.

В сундуке было заряженное ружье Еремея. Я достал его и принялся выбирать позицию для стрельбы.

Слева прошуршал куст — видать, второй обходил дугой, чтобы зайти мне в спину. Я подобрал длинную палку, нацепил на нее свою папаху и приподнял в метре от ствола дуба, за которым сейчас прятался.

Шапка шевельнулась — и туда же ударил выстрел. Земля брызнула рядом с ней, а я уже вскидывал ружье туда, где был дымок, но стрелять не стал: правее, совсем близко, шагов в полсотни, хрустнула ветка. Второй, видимо, с обходом ускорился.

Я резко развернулся, перевел ствол на него и нажал на спуск.

Глава 8

Охота и горцы

Выстрел грохнул, разорвав тишину леса. Пуля ударила горцу в бок. Он коротко вскрикнул, сложился пополам и выронил ружье. Схватился руками за рану, из-под пальцев тут же проступила кровь.

Я бросил ружье Еремея на землю. В правой руке, будто из ниоткуда, появился револьвер Лефоше. На автомате развернулся в сторону стрелявшего по моей папахе. Тот, метрах в тридцати, суетливо копошился за сосной. Слышно было, как он пытается забить в ствол новый заряд.

Я рванул к нему на всех порах, но, подбежав ближе, замер. За деревом, лицом ко мне, сидел парень — молодой горец, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше. Его плечи тряслись, а жилистые руки, с бешеной скоростью, но тщетно, пытались протолкнуть пулю в дуло ружья. Пальцы были уже в крови — видно, за что-то зацепился при перезарядке.

Он явно не успевал. Я, даже не думая, резко пнул ногой по его рукам. Ружье с глухим стуком ударилось о землю.

— Лежать, сука! — прохрипел я, наставляя на него дуло револьвера.

Парень вздрогнул, но не упал на землю. Наоборот — резко вскочил, отпрыгнул в сторону и обернулся. Лицо исказила ярость, глаза горели. Сжал кулаки, потянулся к поясу, где висел кинжал.

Я одним взглядом оценил его — крепкий, широкоплечий. В рукопашной, в моем состоянии, мог и не вывезти. Раздумывать было некогда. Прицелился и выстрелил ему в плечо. Пуля прошла по касательной, сорвав клок черкески и оставив кровавую борозду на руке.

Его развернуло. Он ахнул, потеряв равновесие. Я шагнул вперед и со всего размаху ударил рукоятью револьвера по затылку. Тяжелая латунь врезалась в череп. Горец обмяк и рухнул лицом вниз.

Я стоял над ним, тяжело дыша, прислушиваясь к лесу. В ушах звенело. От первого горца не было ни звука — видимо, уже двухсотый. Молодой лежал, уткнувшись лицом в землю, на плече расползалось кровавое пятно.

«Вот это я сходил за хлебушком», — мрачно подумал я, глянув на горцев и косулю.

Делать нечего. Быстро подбежал к первому, перевернул на спину. Глаза закатились. Проверил пульс на шее — тишина. Действительно, готов. Обыскал карманы — пусто. За поясом кинжал, похожий на тот, что был у раненого.

Вернулся к молодому. Развернул его на бок, отстегнул и отшвырнул подальше кинжал в потускневших ножнах. Парень без сознания, дышит с хрипом. Достал из сундука веревку, купленную еще в Пятигорске, и связал ему руки за спиной, туго стянув узлы на запястьях.

Проверил рану на плече. Повезло — пуля прошла по касательной, мышцы порвала, но кость не задела. Кровь сочилась, но не била фонтаном. Сделал тугую перевязку выше раны, отрезав широкую полосу от его же рубахи. Обыскал горца внимательнее. В сапоге нашел нож странной формы — короткий, с толстым лезвием.

Надо было решать, как быть дальше. Оставлять здесь труп и пленного не стоило. Нужно доставить их в станицу — пусть атаман решает.

Я подтащил молодого к ближайшей сосне и привязал его за связанные руки к стволу. Мало ли очухается раньше времени. Потом пробежался по их следам. Сломанные ветки, примятая трава вывели к небольшой полянке, шагах в пятистах от места схватки.

Там, на привязи, мирно щипали траву две неказистые, но крепкие горские лошадки. Рядом валялись седельные сумки. Закинул их на лошадей, проверив подпруги — одна была ослаблена, другая, наоборот, слишком затянута. Еще раз осмотрел животин, погладил ближайшую по шее, чтобы не шарахалась. Взял обеих под уздцы и повел за собой обратно.

Предстояло самое сложное — загрузить на лошадей мертвого горца, раненого и косулю. Убитый был здоровый бугай, килограммов девяносто, не меньше. Где он только так отожрался? Пришлось зацепить веревку за пояс, обхватив тело. Другой конец перекинул через ветку и привязал к лошади — так и приподнял в воздух. По-другому бы и не вышло. Потом подвел вторую лошадь и прихватил труп к седлу веревками. Лошадь, почувствовав запах крови, занервничала и зафыркала, но пара сухарей помогла мне с ней договориться.

Раненого горца, который начал приходить в себя и слабо сопротивляться, взвалил на вторую лошадь, перекинув лицом вниз. Косулю приторочил рядом с ним. Получилась так себе конструкция, но пойдет для сельской местности.

Пробежался, собирая оружие с горцев. Оружие не стал убирать в сундук — мне же как-то надо легализовать трофеи. А вот револьвер и ружье Еремея до поры лучше не светить. Взяв обеих лошадей под уздцы, я тронулся в обратный путь к станице.

По дороге, если немного отклониться вправо, был глубокий овраг. Примерно в семистах метрах от оврага я привязал коней в густом кустарнике. Сам, стараясь передвигаться по камням, не оставляя следов, рванул к нему. Привязал веревку за ствол дерева и спустился на дно, нашел углубление в склоне. Там выгрузил тела Еремея и Прохора, обыскал — немного монет, пару ножей да какая-то мелочевка. Накрыл сухими ветками. Еще вспомнил про сидор Еремея, до которого тоже руки не дошли, но пока полежит в сундуке, жрать не просит.

Перед тем как сюда отправляться, сделал для ног обмотки из ткани: если вдруг найдут тела, по следам сапог вычислить не смогут — такая радость мне совсем ни к чему.

Что удивило — оба тела были еще теплые, будто и не пролежали непонятно, где несколько суток.

«Круто! Выходит, в сундуке еще ничего и не портится. Вот