Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов
Я повернул голову. Тело отозвалось ленивой, сладкой болью в мышцах, пробуждая во мне и 17-летнего юнца с его приливом сил, и 65-летнего старика с его давно забытой легкостью бытия.
В глубоком кресле у окна, закутавшись в кашемировый халат, сидела Элен. Ее волосы, скованные в неприступную прическу, тяжелой медной волной рассыпались по плечам, в этом утреннем беспорядке она выглядела уязвимой. Не глядя на меня, она держала тонкую фарфоровую чашку, с преувеличенным вниманием изучая крошечную трещинку на глазури, словно та была важнейшей загадкой мироздания. Не знала, что я уже не сплю.
Мой взгляд заставил ее вздрогнуть. Легкое, почти незаметное движение плечом, в котором, однако, были и секундная растерянность, и трещина в ее привычном контроле. Она медленно подняла голову.
Ее глаза.
Эх, Толя, молодец.
Льда в них больше не было. В дымчатой глубине плескалось любопытство, удивление и что-то насмешливое. Она смотрела на меня так, как я смотрю на необработанный алмаз, пытаясь угадать, какой огонь скрыт внутри.
— Кажется, Петербург нас дождался, — прохрипел я, нарушая тишину.
Она не сразу ответила, только чуть склонила голову, словно прислушиваясь к моему голосу.
— Петербург всегда ждет, — произнесла она бархатным голосом. — Он любит смотреть, как заканчиваются красивые истории.
— А я думал, они только начинаются.
Откинув одеяло, я сел. Она поднялась и подошла к столику, где на серебряном подносе дымился кофейник. Двигалась она плавно, без прежней отстраненной механики. Она налила чашку, и когда протянула ее мне, наши пальцы соприкоснулись. Ее прохладная, гладкая кожа, как отполированный лунный камень, задержалась на моей на мгновение дольше необходимого.
— Вы вошли в мой дом как протеже капитана Воронцова, как диковинка, о которой гудит весь свет, — сказала она, когда мы устроились в креслах у догорающего камина. — Теперь вы сидите здесь. Пьете мой кофе. Кем вы стали, мастер Григорий?
Вопрос был без метафор. Ей нужна была ясность?
Я сделал глоток. Крепкий, обжигающий кофе с пряной ноткой кардамона.
— Тем, кто увидел, что у этого города есть душа. И у этой души — хранительница. — Я посмотрел на нее. — И теперь я не знаю, что восхищает меня больше.
На ее губах промелькнула легкая, невесомая улыбка. Мой, лишенный лести ответ, кажется, попал в цель.
— Душа города капризна и требует жертв, — тихо сказала она. — А ее хранительница… еще капризнее.
— Я умею работать со сложными материалами. Чем больше в них внутренних трещин, тем интереснее результат.
Она рассмеялась. Тихо, негромко, но так искренне, как, я был уверен, не смеялась уже много лет.
— Вы опасный человек, Саламандра, вы видите то, что должно быть скрыто.
Она поднялась.
— У вас впереди трудный день. После вчерашнего весь город захочет оторвать от вас кусочек — кто славы, кто денег. Вам понадобятся союзники.
Подойдя к резному бюро, она достала небольшой, запечатанный сургучом конверт и протянула его мне.
— Это часть моего мира, которой я готова поделиться. Там имена и нити, за которые можно дергать. Но помните, — ее взгляд стал серьезным, — каждая нить, за которую дернете вы, задрожит и в моих руках.
Взяв почти невесомый конверт, я ощутил его тяжесть. Тяжесть доверия.
— Это щедро, — сказал я просто.
— Это взаимовыгодно.
Я оделся и собрался выйти, когда меня нагнал ее поцелуй в щеку. Мне даже показалось, что она покраснела слегка.
Из ее покоев я вышел в пустой зал. Словно выросший из-под пола швейцар бесшумно распахнул передо мной массивную дверь.
Морозный воздух хлестнул по лицу, возвращая к реальности. Город шумел, жил, требовал, но я уже был другим. Эта ночь подарила мне могущественную союзницу и вернула то, что я, казалось, давно похоронил под толщей цинизма. Она вернула мне вкус к жизни.
Когда над крышами Петербурга едва забрезжил скупой январский рассвет, я вернулся в свой дом. Меня окутал запахом остывающей золы и свежей стружки. У входа, в руке — заряженный штуцер, дремал на посту огромный, как медведь, Семен. При моем появлении он вскинулся, и его глаза мгновенно прояснились. Все в порядке. Система работала.
Первым делом я отыскал Варвару. Она не спала: в своей маленькой конторе при свече разбирала счета от подрядчиков. Лицо осунулось, под глазами залегли тени, взгляд оставался прежним — острым, ясным, не терпящим суеты.
— Варвара Павловна, — начал я, кладя перед ней тугой кошель, полученный от императрицы. — Вот наш капитал. Каждую копейку — в дело. Мне нужен особняк.
Она молча пересчитала золотые, отодвигая в сторону бумаги. Вкратце я ей пересказал диалог с Аглаей.
— Я так понимаю, согласие госпожи Давыдовой у нас есть, — сказала она. — Но сделка не оформлена. Нужны поверенные, внесение в книги… Это займет время. И потребует присутствия.
— Этим займетесь вы. Я подпишу все необходимые доверенности. Будете моими глазами, ушами и голосом во всех этих канцеляриях. Обустройте тот дом, сделайте его неприступным. Моя тихая гавань. Главную битву мы дадим здесь, на Невском.
Она кивнула, мгновенно уловив суть. Ее лицо преобразилось, эта женщина была рождена для сложных задач.
— А стройка… — я вздохнул, — нам нужно закончить все за три недели.
Ее бровь удивленно поползла вверх. Спорить, однако, она не стала. С такими деньгами любой каприз исполним.
— Будет сделано, — коротко ответила она. И я знал, что так и будет.
Оставив Варвару ковать тылы моей маленькой империи, я отправился на передовую. Следующие дни слились в калейдоскоп встреч, закреплявших мой успех. Вместо того чтобы поражать новых покровителей революционными идеями в чуждых мне сферах, я говорил с ними на единственном языке, которым владел в совершенстве, — языке абсолютной точности и безупречного качества.
Генералу Громову я продемонстрировал, как с помощью ювелирной точности можно усовершенствовать то, что уже есть. На примере его же эполета я объяснил, как облегчить вес офицерского снаряжения без потери прочности, используя пустотелое литье с ребрами жесткости — технику, которую я применял в оправах. Он, как старый вояка, ценящий функциональность, тут же ухватился за идею и выдал мне заказ на разработку нового стандарта для офицерских пряжек, пуговиц и элементов формы — легких, прочных и
