Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

Он открыл рот, но возразить было нечего. Моя железная логика обезоруживала. Он посмотрел на меня, на моих мастеров, потом наверх, в сторону мастерской. В его взгляде промелькнула усталость. Он приехал сюда на битву, а его заставляют мыть руки и пить чай.

— Прошка! — позвал я.

Мальчишка тут же подлетел ко мне.

— Сбегай на постоялый двор, где остановился Иван Петрович, забери его вещи. Если они есть.

Кулибин только махнул рукой.

— Нету там никаких вещей. Сумка со сменой белья да вот этот узелок, — он кивнул на сверток, который все это время держал в руке. — Я ведь на день-два ехал. Поглядеть на тебя, пустозвона, да обратно.

Слово «пустозвон» прозвучало уже беззлобно, по привычке. Он был обескуражен. И, кажется, впервые за весь вечер по-настоящему устал.

— Тем более, — заключил я. — Значит, завтра первым делом отправимся покупать вам все необходимое. А сейчас — ужинать и отдыхать. Война войной, а обед, вернее уже ужин, по расписанию.

Я поручил Прошке проводить его наверх. Старик пошел, не споря, только на лестнице обернулся и бросил на меня задумчивый взгляд.

Лишь когда их шаги затихли наверху, я позволил себе прислонится к стене. Ноги гудели. День выдался на редкость длинным. Глядя на огоньки многочисленных свечей, я пытался осознать все, что произошло: триумф, унижение, безумное пари, невыносимый союзник под моей крышей… Голова шла кругом.

Боковым зрением я заметил фигуру. Капитан Воронцов. Прислонившись к косяку, он молча наблюдал за мной. Сколько он здесь? Видел ли сцену с Кулибиным? Его непроницаемое лицо не оставляло сомнений, что все он видел.

Появление Воронцова стало логичным завершением этого безумного дня.

— Ну что, мастер, поселил у себя грозу? — тихо произнес Воронцов, проходя в зал. — Думаешь, справишься?

Я пожал плечами, следя, как он подходит.

— Выбора у меня немного, капитан. Придется справляться.

— Спокойствие твое напрасно, — он повернулся, и его глаза блеснули. — Ты приютил смертный приговор для всего пожарного дела в столице. И те, кому этот приговор не по душе, уже точат ножи.

Я не понял к чему он клонит. Под кожей шевельнулся холодок.

— Думаешь, почему Кулибин так долго сидел в своем Нижнем, а его гениальные идеи пылились без дела? — Воронцов усмехнулся, но усмешка вышла злой. — Дело не только в косности чиновников. Любая его толковая машина грозила оставить без хлеба десятки, а то и сотни людей, кормившихся с поставок и ремонта старого барахла. Его несколько раз пытались… образумить: пара сожженных сараев, пара крепких молодцев в темном переулке. Он упрямый, однако не дурак. Затих.

От его слов картина мира, которую я так старательно выстраивал, трещала по швам.

— А теперь ты вытащил его на свет божий, — продолжал Воронцов, — и те, кто его караулил, пошли следом. Мои люди сняли двоих с его хвоста на въезде в город. Очень любопытные господа. Говорят, некий купец попросил их «присмотреть» за стариком. Уберечь от напастей.

— Я…

— Погоди, — он поднял руку, останавливая мой готовый сорваться с языка вопрос. — Давай сначала на «ты». После ночных прогулок по заведениям мадам Элен, думаю, мы можем себе это позволить. Не находишь?

Неожиданный переход сбил меня с толку.

— Так вот, Григорий, — он подошел ближе. — Купец этот — верхушка. А под ним — целая свора шакалов. Артельщики с Лиговки, мелкие подрядчики… Все те, для кого твоя новая «водокачка» — убыток. И они не будут ждать, пока ты его доделаешь. Нападение на твой дом не их дело, конечно. Но то, что сам факт нападения был уже говорит о том, что можно списать на этих нападавших свои делишки.

— Не очень-то у них вышло, — пробормотал я, вспоминая хруст кости под дубовой доской.

— Вот именно, — жестко сказал Воронцов. — Ты не испугался — ты огрызнулся. А сегодня еще и впряг в это дело Кулибина. Теперь вы оба — кость в горле. Идеальная мишень под одной крышей.

Он замолчал, давая мне прочувствовать всю глубину ямы, в которую я угодил. Я-то искал союзника, чтобы менять мир, а получил напарника по расстрельному списку.

— Что же мне делать? — вопрос вырвался глухо.

— То, что и всегда, — пожал плечами Воронцов. — Работать. Строить свою машину. И превратить этот дом в настоящую крепость. Я обеспечу наблюдение снаружи. Но то, что происходит внутри, — твоя забота.

Он посмотрел наверх, в сторону комнат.

— Государь не любит, когда срывают его планы. Особенно из-за такой мелочи, как чей-то труп в канаве. Так что береги своего старика.

С этими словами он, не прощаясь, ушел в ночь, растворившись в ней так же бесшумно, как и появился.

Глава 9

Утро после императорского пари было неоднозначным. Моя «Саламандра», дала трещину, разделившись на два враждующих мира. По одну сторону тяжелой дубовой двери, в сверкающем торговом зале, царила моя стихия: прохлада, тишина, аромат дорогого воска и морозная свежесть, которую заносили на мехах редкие посетители. Здесь все подчинялось логике и красоте. По другую же сторону, во дворе, начинался ад. Оттуда несся грохот, рваный ритм молота о наковальню и сердитое ворчание — презрев моих мастеров, Иван Петрович Кулибин в одиночку раздувал горн, начиная свою личную войну с металлом. Как и с кем он договорился, чтобы притащили материалы для горна за такой промежуток времени — для меня тайна.

Изображая радушного хозяина для графини Зубовой, я за конторкой проводил экспресс-диагностику ее фамильных драгоценностей. Так, посмотрим… камни чистые, «первой воды», однако огранка — «роза». Прошлый век. Явное наследство. Оправа тяжеловесная, золото почти красное — меди не пожалели. Экономили, даже когда сорили деньгами. Вся эта конструкция держится на честном слове да паре крапанов, готовых вот-вот разжаться. Продать боится — память. Носить — уже неприлично. Классический случай «собаки на сене».

— Мы вернем им голос, ваше сиятельство, — раскладывая перед ней эскиз, убеждал я. — Дадим воздуха, легкости. Камень должен парить, а не лежать на груди булыжником. Платина даст холодный блеск, который заставит их