Ювелиръ. 1807 - Виктор Гросов

Она замерла. Пятнадцать рублей. Ее губы дрогнули. В серых глазах блеснули слезы, но она тут же смахнула их резким, злым движением.

— Но… сударь… Я думала, что вы поставите меня в помощь приказчику. Я же женщина, — прошептала она. — Меня и слушать никто не станет…

— Будут, — отрезал я. — Федот! Гаврила!

Двое моих гвардейцев вышли из тени.

— С этой минуты, — я указал на Варвару Павловну, — эта госпожа отдает вам приказы. Любой, кто ее ослушается или проявит неуважение, будет иметь дело сначала с вами, а потом со мной. Ясно?

Они синхронно кивнули, взирая на Варвару Павловну с большим почтением. Видимо, услышав про то, что она вдова офицера — прониклись. Она переводила взгляд с меня на них.

— Я согласна, — выдохнула она.

— Отлично. Ваша первая задача — разобраться с подрядчиком.

Она коротко кивнула. Уже через час Архип Петрович был вызван в мою импровизированную контору. Спустя полчаса он вылетел оттуда красный как рак, бормоча проклятия в адрес «бабы-змеи».

Вчерашний хаос из ленивых рабочих и вороватых поставщиков уступил место четкому порядку. Ее тихий голос действовал на мужиков лучше любой плети. Она взяла на себя войну на земле, освободив меня для подарка Государю. Наконец-то я перестал просыпаться в холодном поту от мыслей, что какой-нибудь пьяный плотник опять уронил балку не туда, куда надо.

Итак, твердость и изменчивость. Эта формула, вычитанная между строк в письмах, требовала воплощения. Алмаз? Нет. В нем только твердость. И не опал — с его капризной, пустой игрой света. Мне нужен был камень, где эти два начала уживались, были единой, дышащей сутью.

И я знал где найти материал. Пришлось все же обратиться к Оболенскому за маленькой помощью.

Мой экипаж выкатил на Петергофскую дорогу, пролетки и коляски остались далеко позади. Для этой поездки я взял с собой Федота. В руке я сжимал рекомендательное письмо от князя.

Чем дальше от столицы, тем ощутимее менялся воздух. Он становился чище и холоднее. И вот, наконец, Гранильная фабрика. Не здание, а крепость из красного, потемневшего от времени кирпича, окруженная рвом с ржавой водой на дне.

— Вот это махина, — с уважением пробасил Федот, глядя на часовых у ворот.

Он был прав. Это и впрямь была величественная крепость. В нос тут же ударил запах мокрого камня вперемешку с едкой, сладковатой вонью эмульсии для пил. Уши заложило многослойным, адским гулом, но даже в нем натренированный слух различал высокий визг и утробный скрежет чугунных дробилок. Огромный, как собор, главный цех был заставлен недоделанными каменными гигантами.

Мой проводник, хмурый унтер-шихтмейстер, провел нас в центральный зал, где, по его словам, я мог застать управляющего, господина Боттома. Мы вошли в самый эпицентр бури.

Посреди зала, на массивных дубовых козлах, лежала глыба уральской яшмы. Господи, какая текстура! Я замер. На ее отполированной до зеркального блеска поверхности природа написала картину: багровые и золотые всполохи осеннего леса на фоне темно-зеленой, почти черной земли. Пейзажная яшма такой чистоты и сложности, что в мое время любой арабский шейх выложил бы за нее все свое состояние не торгуясь.

Вокруг этого сокровища, точно стервятники, сгрудились несколько человек. Один из них, высокий, энергичный мужчина с бакенбардами и в сюртуке английского покроя, очевидно, и был управляющий, Александр Иосифович Боттом. Он с горящими глазами почти гладил камень. Напротив него стояли трое — старые, кряжистые мастера.

— Да говорю тебе, Александр Иосифович, резать по жиле, и греха не брать! — бурчал самый старый из них, седая борода которого почти касалась камня. — Трещина до самого нутра дошла, видать. Не жилец камушек. Мы уж пробовали с той малахитовой глыбой… Помнишь, чем кончилось? Десять человек под судом, а камень — в крошку. Нет уж!

Подойдя ближе, я увидел причину спора. Прямо по центру этого каменного пейзажа, рассекая его, как удар молнии, шла тонкая, глубокая темная трещина. Роковой изъян. Наученные горьким опытом мастера видели материал. Боттом, энтузиаст и художник, видел лишь картину. Они топтались вокруг решения, как мухи на стекле, не понимая, что нужно просто открыть форточку.

— Красота… — прошептал за моей спиной Федот.

А по телу уже пробежала знакомая дрожь. Профессиональный азарт, как у хирурга перед сложнейшей операцией. Черт возьми, это же не дефект, а подарок! Подсказка! Вмешаться сейчас — наглость. Промолчать — упустить шанс, который выпадает раз в жизни. Ладно, Оболенский прикроет, если что.

Я медленно подошел.

— Что вам угодно, сударь? — раздраженно бросил Боттом, оторвавшись от спора. — Не видите, мы заняты!

Мастера окинули меня презрительным взглядом.

— Прошу прощения, господа, что вмешиваюсь, — я слегка поклонился. — Я мастер Григорий, прибыл по рекомендации князя Оболенского. Ищу камень для особого заказа. Но, увидев ваше затруднение, не могу промолчать.

Я протянул Боттому письмо. Он быстро пробежал его глазами, и раздражение на его лице сменилось интересом.

— Так чем же вы можете помочь нам, мастер Григорий? — спросил он с легкой иронией. — У вас свои методы работы с такими глыбами?

Пропустив его укол мимо ушей, я попросил:

— Позвольте взглянуть.

Он неохотно посторонился. Подойдя к камню, я положил на него руку — холодный, живой. Затем, достав лупу, склонился над трещиной, и мир сузился до этого микроскопического разлома. Под увеличительным стеклом проступила линия судьбы этого камня: его структура, глубина, можно сказать — напряжение кристаллической решетки вокруг.

Выпрямившись, я посмотрел на Боттома.

— Вы видите проблему. А я вижу решение. Ее можно не обходить. Ее можно возглавить.

Для этих людей, чья жизнь была вечной борьбой с несовершенством материала, это прозвучало ересью. Старый мастер с бородой, похожей на мочало, презрительно сплюнул на каменный пол. Боттом же, напротив, подался вперед.

— Объяснитесь, мастер, — его голос стал напряженным.

— Да что тут объяснять, Александр Иосифович! — не выдержал второй мастер, коренастый, с руками, похожими на два узловатых корня. — Мальчишка столичный нас уму-разуму учить вздумал! Трещина — она и есть гниль! Ее резать надо, а не… возглавлять! Да кто ты таков, чтобы указывать⁈ Мы этот камень знаем, когда ты еще мамкину сись…

Он резко замолчал, напоровшись на строгий взгляд Боттома.

Не обращая внимания на них, я попросил:

— Уголек. Пожалуйста.

Он повел подбородком, указывая подмастерью. Через мгновение в моей руке уже лежал