Марица. Исток - Александра Европейцева
— А Марица? — имя прозвучало как выстрел в тишине комнаты. — Вы же переписывались все эти годы. Она даже сама приезжала, чтобы помочь Иларии. Проявила участие.
Я замер, ощущая, как стальная пружина внутри меня сжимается еще туже. Марица.
— И теперь, — я медленно выдохнул, — вы готовы рассмотреть ее в качестве невестки? Пять лет назад, когда она была никем — простой деревенской магичкой без рода и титула, — она вас не устраивала. Настолько, что, зная о моем предложении, вы пошли к королю с прошением о других кандидатурах. А теперь, когда она стала личным магом короля и восходящей звездой при дворе, ее кандидатура внезапно стала приемлемой? — Я горько усмехнулся. — Увы, опоздали. Она фаворитка кронпринца. Ходят слухи, что вопрос практически решен.
— Это всего лишь слухи! — отмахнулась мать, но в ее глазах мелькнула неуверенность.
— Я видел, как они общаются, — парировал я, стараясь не выдать, какую неожиданную боль мне это причинило. — Король ей благоволит. Я не намерен строить иллюзии насчет будущей королевы.
Мать вздохнула, и в этом вздохе было поражение. Ей тоже было тяжело. Так стоило ли винить ее за то, что ей нужен был внук-дракон. Чистокровный наследник, чтобы смыть пятно позора с их рода. Даже если она и сможет полюбить Иларию и Аэлиана.
Я резко развернулся и вышел из комнаты, не глядя на мать, все еще стоявшую в дверях. Ее тихий, обескураженный взгляд я чувствовал спиной. Шаг был твердым, мерным — как по плацу. Я шел по длинному коридору в восточное крыло, к детским покоям.
Дверь в комнату Иларии была приоткрыта. Я постучал костяшками пальцев и вошел, стараясь, чтобы скрип сапог по паркету был как можно тише.
Илария спала, зарывшись носом в гриву своего потрепанного плюшевого единорога. Серебристые волосы растрепались по подушке. На тумбочке рядом, аккуратно сложенный, лежал тот самый браслет с кристаллом, который подарила ей Марица. Девочка уже вовсю использовала его для своих первых упражнений.
Я присел на край кровати, и пружины тихо вздохнули. Осторожно, чтобы не разбудить, положил ладонь на ее лоб. Кожа была прохладной, дыхание ровным. Никаких следов боли или напряжения на лице. Только мирный, глубокий сон. Та самая нормальность, за которую я был готов заплатить чем угодно.
Я наклонился и коснулся губами ее виска. Легко, почти невесомо.
— Спи, солнышко, — прошептал я так тихо, что это было скорее движением губ, чем звуком.
Затем так же тихо вышел и пересек коридор в комнату Аэлиана.
Там царил характерный хаос: кубики, деревянные солдатики, маленькая сабля. Сам виновник беспорядка спал, раскинув руки в стороны и подложив под щеку лапу плюшевого медвежонка. Рот был приоткрыт, пухлые щеки розовели.
Я не сдержал легкой улыбки. Этот сорванец даже во сне выглядел готовым к приключениям. Я поправил сбившееся одеяло, и он во сне хмыкнул и повернулся на бок.
Вот они. Моя семья. Мой позор и моя гордость. Моя крепость и моя ахиллесова пята. Все, что осталось настоящего после всей этой светской мишуры.
Я снова наклонился, на этот раз чтобы поцеловать в макушку его мягкие, пахнущие мылом волосы.
— Крепко спи, боец.
Я вышел, закрыв за собой дверь, чувствуя, как меня наполняет теплом. Но пора ехать. Я итак задержался, сам укладывая детей спать.
Этот короткий порыв тепла остался со мной, когда я сел в карету. Кучер щелкнул вожжами, и экипаж тронулся, увозя меня от тихого уюта поместья в блестящий, ядовитый омут придворной жизни.
Огни столицы проплывали за стеклом. Я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и мысленно готовился к бою. К любезным улыбкам, за которыми скрывается любопытство и злорадство. К сочувственным взглядам, за которыми — презрение. К вопросам о детях, о будущем, о том, «не думаю ли я снова о женитьбе».
Карета плавно остановилась у сверкающих огнями главных ворот дворца. Гул голосов, смех, торжественные аккорды музыки — привычная атмосфера бала. Штандарты с гербом Ангара трепетали на вечернем ветру. Гвардейцы в парадных доспехах замерли по стойке «смирно», узнавая меня. Их взгляды были привычно отрепетированной маской почтительности, но я уловил в них искру любопытства. Смотрите, Янг явился. Как он держится после всего?
Я вошел в сияющую огнями галерею, где уже толпились гости. Шелк, бархат, бриллианты, запах дорогих духов и вина — знакомый омут, в котором я научился плавать с детства. Но сегодня взгляды цеплялись за меня, как крючья. Шёпот следовал по пятам.
Разведен. Дети не его. Какой позор… Смотрите, как уверенно держится. Наглость, не иначе.
Я шёл вперед, глядя прямо перед собой, отдавая кивки на приветствия, но не задерживаясь. Моя цель была в тронном зале.
И вот я предстал перед ними.
Король Ледарс восседал на своем троне, холодный, собранный, с тем пронзительным взглядом, который, казалось, видел насквозь каждого. Но когда-то в этой холодности была пустота. Теперь же… теперь в ней чувствовалась жизнь и сила. Он смотрел на мир как полководец, вернувший себе захваченную крепость.
Я склонился в глубоком, почтительном поклоне, как того требовал этикет.
— Ваше Величество. Ваше Величество, — мой голос прозвучал четко и громко, заглушая гул зала. — Благодарю за приглашение.
Ледарс кивнул, его взгляд на мгновение задержался на мне, оценивающе, без тени снисхождения.
— Генерал Янг. Рад вас видеть. Поднимайтесь.
Но настоящим потрясением для меня стала королева.
Верания. Я помнил ее — живую статую, призрак в королевских одеждах. Она часто была бледна, а ее глаза смотрели в какую-то бесконечную даль, полную боли. Все ждали, что она окончательно угаснет.
Но та женщина, что сидела сейчас рядом с королем… Она сияла. Не просто была красиво одета и улыбалась гостям. От нее исходила какая-то внутренняя, теплая энергия. В ее глазах, таких же пронзительных, как у мужа, плескалась жизнь, озорство и неподдельная, живая радость. Она что-то шепнула мужу на ухо, и на его обычно суровых губах дрогнула едва заметная улыбка.
Я склонился и перед ней, целуя поданую руку.
— Ваше Величество. Вы ослепительны сегодня.
— Генерал, — ее голос звенел, как хрусталь, в нем не было и тени былой отрешенности. — Мы рады вас видеть. Надеюсь, вы готовы к танцам? Придется отдать вам должное — немногие мужчины выглядят так впечатляюще в парадном мундире.
Это была светская любезность, но произнесенная с такой искренней теплотой, что даже у меня, старого солдата, на мгновение сжалось сердце. Что, шеров