Ведовской дар. 1. Ведьма правды - Сьюзан Деннард
Мерик откинул голову назад:
– Так они существуют?
Увидев мрачный кивок тети, он вспомнил драку у маяка. Тогда, в пылу схватки, он подумал, что ему привиделся красный цвет глаз молодого монаха. И то, как монах заставил Сафи замереть на месте.
Но нет. Все это было на самом деле. Колдун крови был настоящим.
– Ну так, – медленно произнес Мерик, – колдун крови не сможет добраться до нас, пока мы не причалим в Лейне. А когда мы высадим донью, монах перестанет быть для нас проблемой.
Брови Эврейн взлетели вверх.
– И ты так просто бросишь этих девушек на растерзание волку?
– Я сделаю это, чтобы защитить свой экипаж. Чтобы защитить Нубревнию.
–Но целая команда может противостоять одному человеку. Даже колдуну крови.
– Будут потери, а я не могу рисковать своими матросами ради двух девушек – как бы сильно нам ни был нужен этот контракт. Как только мы высадим донью, она и ее подруга перестанут быть моей проблемой.
– Неужели ты настолько изменился с того момента, когда мы виделись в последний раз? – На щеках Эврейн проступил румянец. – Неужели ты думаешь, что отец будет уважать тебя больше, если ты станешь вести себя как Вивия? Если ты готов бросить беспомощных девочек в беде, тебе вообще должно быть наплевать на чье-либо уважение.
В течение долгих минут единственными слышными звуками были скрип досок корабля и плеск волн.
–Ты не имеешь права,– наконец процедил Мерик,– сравнивать меня с Вивией. Она видит в команде не больше, чем корм для рыб, а для меня они – семья. Она хочет заняться пиратством, чтобы накормить народ, я же ищу разумные решения.– Голос Мерика стал выше, когда он заговорил, а гнев разгорелся ярче.– Донья фон Гасстрель – лишь одно из таких решений, и она какая угодно, но не беспомощная. Так что я буду защищать своих людей зубами и когтями, а донью оставлю на произвол судьбы.
Изольда зашевелилась во сне, и у Мерика перехватило дыхание. Он усилием воли заставил себя сдержаться. Тетя хотела как лучше, и у нее были все основания желать, чтобы Мерик не вел себя как его сестра.
– Пожалуйста, – хрипло закончил Мерик, – помни, что нубревнийский флот обычно не переправляет монахинь или опальных аристократов через море, и если отец узнает, что я взял на борт… Ну, ты можешь догадаться о его реакции. Не заставляй меня жалеть о своем решении. Я буду защищать донью Сафию до тех пор, пока контракт с фон Гасстрелем остается невыполненным, и доставлю ее в Лейну любым способом. Но при первых же признаках вмешательства колдуна крови мои люди выйдут для меня на первый план.
Несколько долгих мгновений Эврейн стояла молча, не сводя глаз с Мерика. Потом она резко выдохнула и отвернулась.
– Да, адмирал Нихар. Как пожелаете.
Мерик смотрел на ее серебристый затылок, пока она, шаркая, шла к топчану и снова опускалась на колени рядом с Изольдой. Желание извиниться разрывало ему горло. Нужно было убедиться, что Эврейн понимает, почему он сделал такой выбор.
Но она уже давно приняла решение относительно семьи Нихар. Ее отношения с королем Серафином были не лучше, чем у Мерика с Вивией. Даже хуже.
Покидая каюту и поднимаясь наверх, Мерик размышлял о том, как лучше поступить с колдуном крови, если тот действительно остался в живых. Похоже, единственной стратегией было добраться до Лейны в кратчайшие сроки. Поэтому – хотя Мерику и не хотелось этого делать – он должен был снова призвать своих колдунов. Конечно, в этом случае его матросам нечем будет заняться.
К счастью, Мерик прекрасно знал, как справиться с простоями.
–Все на учебные позиции!– крикнул он, подняв руку.– Всем матросам занять учебные позиции! Немедленно!
Изольда дремала. Она застряла в том ужасном состоянии между сном и явью, когда понимаешь: надо проснуться и открыть глаза, только так останешься жив. Похожий бред всегда настигал ее во время болезни. Особенно если надо было проснуться и выпить настойку, чтобы усмирить зуд или першение в горле.
Но хуже всего было, если такая полудрема настигала ее в разгар кошмара. Она понимала, что единственный способ вырваться из объятий тьмы, это…
Проснуться.
Над Изольдой раздался громкий скрип, и с огромным усилием она подняла веки. Тени отступили назад… и на смену им пришла боль. Каждый дюйм тела тонул в агонии.
Перед ней возникла женщина с серебристыми волосами и знакомым лицом.
«Я все еще сплю», – подумала Изольда.
Но тут женщина коснулась руки девушки. Это было похоже на кипение воды в котелке. Реальность ворвалась в тело и сознание.
– Ты, – прохрипела Изольда. – Откуда… ты здесь?
– Я исцеляю тебя, – спокойно сказала монахиня, ее нити сверкали концентрированным зеленым. – У тебя рана от стрелы на руке…
– Нет… – Изольда сжала ткань монашеского белоснежного плаща. – Я имею в виду… тебя. – Она запнулась, комната закружилась, а вместе с ней закружились и слова Изольды. Она даже не была уверена, что говорит на дальмоттийском.
Возможно, это был язык номатси.
– Ты, – попыталась она снова, почти уверенная, что действительно использует дальмоттийские слова, – спасла меня.
Выдавливая из себя слова, она заметила, что испачкала плащ монахини, и от стыда немедленно ослабила хватку. Потом осторожно вдохнула. Столько боли. Горячей, как кипящая смола. Покой. Покой повсюду, от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног.
– Шесть с половиной лет назад ты нашла меня на перекрестке. К северу от города Веньяса. Я была маленькой девочкой и сбилась с пути. У меня была тряпичная кукла.
Воздух с шипением вырвался изо рта женщины. Она откинулась назад, ее нити стали бронзовыми от смущения. Она несколько раз мотнула головой, и в нитях загорелся бирюзовый. Недоверие.
И вдруг она наклонилась к девушке вплотную и странно заморгала.
– Тебя зовут Изольда?
Изольда кивнула, ненадолго забыв о боли. Глаза монахини блестели, будто в них стояли слезы. Но, возможно, ей так казалось из-за темноты в каюте. Или угла наклона солнца. В нитях монахини не было синевы печали, только розовое возбуждение и сливовое нетерпение.
– Так это была ты, – продолжала монахиня, – там, на берегу моря, шесть с половиной лет назад?
– Мне было двенадцать лет, – ответила Изольда. – Мою куклу звали… Эридиса.
И снова резкий выдох. Монахиня отшатнулась, словно пораженная услышанным.
– И ты помнишь мое имя?
