Ведовской дар. 1. Ведьма правды - Сьюзан Деннард

– Не думаю.

Голос Изольды был слабым и звучал как будто издалека. Она не могла понять причину – это рот отказывался громко говорить или отказал слух? Огонь в ее руке нарастал, словно прилив.

Монахиня отступила, быстро превращаясь в умелого целителя. Она положила теплую руку на плечо Изольды, чуть выше раны. Девушка вздрогнула и тут же расслабилась, на нее накатила сонливость.

Но она не хотела спать. Она не могла снова погрузиться в кошмары. Разве недостаточно того, что ее избили наяву? Переживать это во сне…

– Пожалуйста, – медленно произнесла Изольда и снова потянулась к плащу монахини, больше не боясь испачкать его. – Никаких кошмаров…

– Никаких кошмаров, – прошептала женщина. – Я обещаю, Изольда.

– А… Сафи? – Сонливость прокатилась по позвоночнику девушки. – Она здесь?

– Здесь, – подтвердила монахиня. – Вот-вот вернется. А теперь спи, Изольда, и исцеляйся.

Девушка сделала, как ей было велено, – не то чтобы она могла сопротивляться, даже если бы захотела, – и погрузилась в целительный сон.

Глава 18

Аэдуан, колдун крови, проснулся где-то к северу от «Джаны». Он по-прежнему был в тех же водах. Его разбудило неприятное ощущение, словно кто-то тычет пальцем ему под ребра.

Когда тучи, что заволокли сознание колдуна, расступились, он стал лучше понимать, что происходит вокруг. Солнечный свет согревал лицо, вода ласкала руки, в ноздрях стоял запах соли.

– Он умер? – спросил высокий голос. Ребенок.

– Конечно, умер, – ответил второй ребенок, в котором Аэдуан опознал того, кто обшаривал его тело. – Его выбросило на берег прошлой ночью, и с тех пор он не шевелится. Как думаешь, сколько дадут за его ножи?

Раздался щелчок – как будто отстегнули ножны Аэдуана. Последние остатки сна улетучились. Широко раскрыв глаза, колдун схватил ребенка за запястье, и тощий мальчишка, рывшийся в его карманах, вскрикнул. В нескольких шагах от него второй мальчик распахнул от ужаса глаза. Они оба начали визжать, и барабанные перепонки Аэдуана, казалось, разорвались.

Он отпустил первого мальчишку, и тот отлетел в сторону, подняв столб песка. Песчинки попали в раны наемника, и у него вырвался стон. Он стукнул кулаком по земле, тот погрузился во что-то мокрое, и монах сел.

Мир задрожал и расплылся: песчаный пляж, голубое небо, коричневатое болото, убегающие мальчишки, и кулик в нескольких футах от него. Аэдуан перестал пытаться понять, где он находится. Такой пейзаж мог быть где угодно в окрестностях Веньясы. Вместо этого он начал изучать собственное тело.

Напряг мышцы, начиная с пальцев ног. Сапоги были целы, хотя и полностью промокли, кожа покоробилась и задубела, как только высохла, но в ступнях ничего не было сломано.

Ноги полностью зажили, хотя правая штанина оказалась разорвана до самого колена, а вокруг икры обмотались длинные стебли болотного тростника.

Затем Аэдуан осмотрел бедра и поясницу, ребра – все еще немного ноющие – руки… Шрамы на груди кровоточили – значит, и те, что на спине, тоже будут кровоточить. Но эти крошечные порезы были старыми ранами. Даже древними. Они открывались и начинали кровоточить всякий раз, когда Аэдуан оказывался на грани смерти.

По крайней мере, ничего нового не прибавилось, ничего не было сломано, и не пропало ничего, что колдун не мог бы заменить. У него все еще оставались плащ и опал ордена Кар-Авена. Что же касается оружия, которое забрала девушка-номатси, – его стилет и меч, – он сможет легко раздобыть еще.

Однако при мысли о той, чья кровь была лишена запаха, Аэдуану сразу захотелось кого-нибудь выпотрошить. Его рука скользнула к ножнам, где лежали метательные ножи, а когда кулик неосторожно приблизился, пальцы наемника сжались.

Не стоит. Его ярость не станет меньше, если он убьет птицу. Нужно найти ведьму нитей.

И он пока не знал, что сделает с ней. Убивать точно нельзя, ведь она сохранила ему жизнь. Она пощадила его – как бы, – и теперь он был перед ней в долгу.

Если Аэдуан что и ненавидел, так это необходимость расплачиваться за спасение жизни, о которой он сам не особо переживал. И до сих пор в мире существовал только один человек, перед которым колдун был в долгу. Но по крайней мере этот долг был справедливым.

Пальцы Аэдуана опустились на нож. Злобно зыркнув на солнце, что поднималось на востоке, парень выпрямился. Голова еще больше закружилась, а мышцы задрожали, подсказывая, что ему нужны вода и еда.

Раздался далекий звон. Девять ударов, а значит, день только начинался.

Аэдуан повернул голову в сторону звука. Далеко на юге он различил деревню. Видимо, там жили мальчики. И видимо, он не так уж далеко от города Веньяса. Поэтому, разминая запястья и сгибая пальцы, Аэдуан отправился в путь прямо по волнам набегающего прилива.

Куранты пробили без четверти двенадцать, когда Аэдуан наконец добрался до дома гильдмейстера Йотилуцци. Охранник окинул его взглядом, вздрогнул, а затем распахнул ворота.

Аэдуан выглядел так, словно его протащили сквозь адские врата, туда и обратно. Пока он шел через город, мельком увидел свое отражение в окне. Вид у него был еще хуже, чем он думал. Короткие волосы покрыты коркой крови, кожа и одежда – песком, и, несмотря на то что он шел уже три часа, сапоги и плащ так и не высохли.

Его грудь и спина не переставали кровоточить.

На каждой улице и мостовой, в каждом саду или переулке люди поспешно убирались с его пути и вздрагивали так же, как охранник у дома Йотилуцци. Но, по крайней мере, жители города Веньяса не называли его пустотником и не проводили двумя пальцами по глазам, прося защиты у эфира, как это сделал стражник.

Аэдуан зашипел на него, когда проходил мимо. Охранник вздрогнул и скрылся из виду за дверью. Пока колдун шел через сад, в голове промелькнула пословица: «Не пытайся погладить кошку, которая промокла». Аэдуан не вспоминал о ней уже много лет.

От этого он только сильнее нахмурился, и ему потребовалось все его самообладание, чтобы не начать ломать цветы и листья, свисающие над дорожками. Аэдуан ненавидел сады империи Дальмотти, из-за буйной растительности больше похожие на джунгли. Непрактично. В таком саду невозможно кого-то охранять. Сады – всего лишь прихоть старых гильдмейстеров и еще один пример распущенности, что царила повсюду.

Когда Аэдуан наконец добрался до длинного внутреннего дворика на западной стороне дома Йотилуцци, он обнаружил, что слуги убирают со стола, за которым его хозяин обычно проводил утро.

Одна из служанок заметила Аэдуана, пересекавшего дорожку. Она вскрикнула,