Марица. Исток - Александра Европейцева
За поворотом, в одной из многочисленных ниш, я заметила две знакомые фигуры. Паргус и Таши. Они стояли так близко, что почти сливались в одно целое, а её худые руки, обычно сжатые в кулаки или скрещенные на груди, теперь лежали на его плечах. Он что-то тихо и взволнованно говорил, глядя на неё так, словно она была самым удивительным его изобретением, а она… она не отворачивалась. Её чёрные, бездонные глаза были прикованы к его лицу, а в их глубине, вместо привычного льда, плескалось смущённое, неуверенное понимание.
Их губы встретились. Нерешительно, почти по-детски.
Я прошла мимо, не замедляя шага, стараясь не производить ни звука. Сейчас, когда Исток очищался, а Демитр был свободен, я была настолько счастлива, что, забыв о прежней настороженности в отношении к Таши, желала счастья и им. «Получается, — подумала я с беззвучной радостью. — У них всё получается». В этом мире всё ещё оставалось место для таких хрупких, таких невероятных чудес.
Я почти бежала, торопясь обратно в нашу перламутровую тюрьму, ставшую на время пристанищем. Я спешила к нему.
Зайдя внутрь, я на мгновение замерла у входа. Вся наша разношёрстная команда собралась вместе. Серан и Асталь, отложив в сторону свои чертежи, о чём-то спорили, заедая спор сухими лепёшками. Кажется они помирились. Или хотя бы поняли друг друга. Чефарт, развалившись в углу, ворчал что-то Дао Тебарису, а тот, вопреки своему обыкновению, не парировал, а слушал с закрытыми глазами. Лорд Каэл тихо улыбался, наблюдая за ними.
Демитр. Он сидел, прислонившись к стене, расслабившись, и спокойно смотрел на общую суматоху. А заметив меня, улыбнулся. Он ещё не знал. Ещё не почувствовал, что проклятие, отравлявшее его изнутри, бесследно растворилось.
И, поймав его взгляд, я улыбнулась в ответ, предвкушая, как он поймет, что наконец свободен.
Глава 25
Предательство
Если бы месяц назад какой-нибудь прорицатель на улице заявил мне, Дао Тебарису, что я буду вот так, сидя на холодном перламутровом полу в логове обезумевших магов, добровольно впрягаться в упряжку по спасению мира вместе с драконами, демонами и чудом спасшейся принцессой, я бы, не моргнув глазом, велел страже упрятать болтуна в лечебницу для умалишённых. В лучшем случае.
Мир был упорядочен. Он подчинялся логике, силе и неизменным законам политики. Магия была инструментом, одним из многих в арсенале власти. Я посвятил жизнь тому, чтобы овладеть этим инструментом и использовать его для укрепления Феорильи, для защиты её интересов в хитросплетениях международных интриг. Я был Высшим магом, советником трона, человеком, чьё слово могло остановить войну или начать её. Моё место было в кабинетах власти, за столом переговоров, в окружении свитков, договоров и точных расчётов, а не… здесь.
Здесь же царил хаос, бросавший вызов всем моим представлениям. Я ощущал его на вкус. Я видел его в этих сюрреалистичных, искажающих реальность стенах. И я чувствовал его внутри нашей собственной, столь же невероятной, компании.
Дракон, проявляющий несвойственную его расе почти человеческую нежность к своей избраннице. Другой дракон, чья врождённая надменность и язвительность лишь тонко скрывали мудрость и, к моему величайшему удивлению, своеобразное чувство ответственности. Демон-посол, чья эмпатия делала его молчаливым хранителем наших коллективных тревог. Демон-изобретатель, чья наивная восторженность граничила с безрассудством, а теперь ещё и осложнилась опасной привязанностью к местной полубезумной проводнице. Два старых солдата из враждовавших когда-то держав, находивших общий язык в чертежах магического шлюза, словно речь шла о постройке обычной плотины. И Марица.
Ох, это имя последние пять лет сводило судорогой мои скулы. Мысль о ней была занозой, вонзившейся глубоко в плоть самомнения и не дававшей забыть о собственном провале. О том дне в лесу, когда она под личиной дряхлой старухи провела меня, Высшего мага Феорильи, как последнего юнца. А также то, что именно она, необразованная простушка, а не я, Дао Тебарис, личный маг корта Себанамара, поняла, что мой повелитель, мой друг, попал под чужое влияние. Унижение было жгучим, кислотным. И ведь я видел перемены — холодность, ригидность мышления, странную приверженность шаблонным, устаревшим стратегиям. Но я списывал это на груз власти, на стресс от ведения войны.
А еще раздражал тот факт, что деревенская выскочка оказалась Светочем, и в придачу, еще и принцессой!
Одна лишь мысль о том, что Ледарс все эти годы скрывал её, прятал самое ценное сокровище своего королевства под личиной личного мага, вызывала во мне холодную волну гнева. Это была непростительная политическая близорукость, чудовищный просчёт! С её даром, с её происхождением… сколько всего можно было бы предотвратить, укрепить, достичь! Этот гнев, впрочем, постепенно вытеснялся другим, куда более тревожным чувством — невольным уважением.
Я наблюдал за ней эти дни. Видел, как она, стиснув зубы, пропускала через себя агонию целого мира. Как её руки дрожали от истощения, но продолжали выводить руну за руной. Как она, едва стоя на ногах, находила в себе силы спорить с Чефартом о морали, смотреть в лицо собственным страхам и вести нас всех вперёд на одной лишь вере. Эта вера была для меня иррациональной, почти абсурдной. Я не доверял ей. Я доверял фактам, расчёту, силе. А факты говорили, что мы — горстка измождённых, травмированных существ в самом сердце враждебной территории — пытаемся вручную, по крупицам, собрать рассыпающееся мироздание.
И всё же… мои точные просчеты уже однажды вышли мне боком. А вот она, на одной только вере, остановила войну, спасла моего корта, собрала нас всех и привела сюда, спасать гибнущий мир. И что удивительно — это работало. Я бросил взгляд на копию схем, которые Серган и Асталь начертили на пергаменте. Примитивно, грубо, но… гениально в своей простоте. Шлюз. Механический регулятор, работающий в тандеме с магией. Решение, до которого никогда не додумались бы маги Феорильи или Ангара, слишком привыкшие мыслить категориями чистой энергии.
Мир оказался сложнее, запутаннее и… интереснее, чем я предполагал. И если эта безумная авантюра чему-то меня и научила, так это тому, что самые прочные конструкции — будь то магический барьер или политический союз — строятся не на единой, монолитной силе, а на сцеплении разнородных, на первый взгляд несовместимых элементов.
И сейчас, глядя на эту разношёрстную компанию, собравшуюся в мерцающей перламутровой пещере, я с неохотным, горьким и одновременно обнадёживающим осознанием понял: наша миссия
