Цветы пиона на снегу. Том 4 - Моргана Маро
Удивившись столь внезапному вопросу, Вэнь Шаньяо запоздало кивнул.
– Они ненастоящие. Лишь подражание тому, что когда-то было. Настоящая луна старого мира уже давно уничтожена – задолго до того, как умерли люди прошлого, а солнце поглотил Хаос.
– Он был и тогда?
– Хаос есть всегда, Шаньяо, но порой он обретает лицо.
Цзинь Хуэй ненадолго замолчал и вновь продолжил:
– Когда исчезла луна, люди создали новую, когда же стало погибать солнце, они сделали его подобие, но не успели запустить. Луна после уничтожения старого мира справлялась, новые люди жили под ее светом, но это больше напоминало выживание, солнце же было окончательно уничтожено…
– И тогда ты взял солнце, которое не успели запустить? Ты вернулся в прошлое?
– Я вернулся в свое время, – тихо ответил Цзинь Хуэй. – Я – бог старого мира, бог прошлого, который давно должен был умереть. Я попал в новый мир из-за Хаоса и остался навсегда – пути назад мне больше не было. Да, я принес сюда солнце и отчасти тем самым обрек старый мир на гибель…
– Но дал жизнь новому, – закончил Вэнь Шаньяо, и небожитель кивнул.
Коридор закончился просторной платформой, которая уходила в кромешную тьму. Света от коридора за спиной было недостаточно, чтобы прогнать ее.
Встав на платформу и дождавшись, когда Вэнь Шаньяо займет место рядом, Цзинь Хуэй взмахом руки направил ее движение вниз.
– Хаос был и будет. Он живет в сильном ветре и высоких волнах, в сражениях и безумных пирах. Хаоса невозможно запереть – его отголоски есть везде, но можно запечатать его разум, – внезапно произнес небожитель.
– Но как можно запечатать разум? Особенно без тела?
– Никак, но я не говорил, что у Хаоса нет тела.
Платформа застыла, и Цзинь Хуэй шагнул в пустоту перед собой. Стоило его ноге коснуться земли, как вспыхнул белый свет, открывая черные стены, пронизанные тонкими белыми линиями, мягко светящимися и озаряющими темноту. Одна из стен была зеркальной и шла под небольшим наклоном на несколько чжанов вверх.
– Здесь и заперт Хаос, – произнес Цзинь Хуэй.
Вэнь Шаньяо недоверчиво взглянул на зеркало. Оно было без единой трещины и отражало двух мужчин и стену за их спинами.
Цзинь Хуэй подошел к зеркалу и, на секунду закрыв глаза, коснулся его ладонью. По стеклу пробежала рябь, постепенно оно стало прозрачным, как вода, являя просторную белую комнату. В ней не было ни цепей, ни бумажных и малахитовых печатей. Ничего, что могло бы сдержать могущественного духа, некогда обрекшего старый мир на уничтожение и почти подчинившего новый.
В комнате было кресло, простое, без изыска, и стол, на котором стояла доска для игры в вэйци с разложенными на ней белыми и черными камешками. В кресле, держа в тонких пальцах черный камешек, сидел Цзинь Хуэй. Его длинные черные волосы были собраны в неопрятный пучок на затылке и закреплены несколькими заколками, а темные одежды с белыми вставками лишь издали напоминали шэньи.
Почувствовав взгляд, Хаос поднял черные как смоль глаза на Цзинь Хуэя, и его губы дрогнули в усмешке. Он медленно встал и, заложив руки за спину, подошел к зеркалу.
– Ты пришел. Долго же мне пришлось ждать, – раздался тихий, но пронизывающий до костей голос.
Вэнь Шаньяо отшатнулся. Он ожидал увидеть демона или бурлящую тьму, что билась в стены в попытках вырваться, но не двойника Цзинь Хуэя.
– Что это значит? – сглотнув, спросил он у небожителя.
– Да, расскажи ему, что это означает, – раздался за спиной знакомый голос.
Позади стоял Шэ Яо. Рука Вэнь Шаньяо тут же дернулась к Баоину, но замерла, – Многоликий не нападал, лишь с терпеливой улыбкой смотрел на Цзинь Хуэя, ожидая, когда тот заговорит.
– Я отдал частичку своей души Хаосу, чтобы запереть его разум в живом сосуде, – признался небожитель, но его слова прозвучали странно.
– Умеешь же ты утаивать правду, при этом не говоря ни слова лжи, – не сдержал смешка Многоликий, не спеша подходя к ним. Его черные глаза поймали взгляд Вэнь Шаньяо, и он продолжил: – Сколько ни проси, но этот божок никогда не скажет тебе всю правду, потому что до сих пор боится ее.
– Ложь, – нахмурился Цзинь Хуэй.
– Тогда скажи правду, при мне, – вскинул голову Шэ Яо, взгляд его был почти безумным. – Давай, признай то, что так отчаянно прячешь, или не смей затыкать меня.
На скулах небожителя заходили желваки, но он молчал, заставив Многоликого усмехнуться.
– Конечно, не скажешь, это ведь позор для тебя. Небожитель, спасший новый мир от Хаоса, на деле собственными руками уничтожил старый.
– Что? – пораженно переспросил Вэнь Шаньяо, взглянув на Цзинь Хуэя. – О чем он говорит?
– Не спрашивай его – он не признается, – не сдержал усмешки Шэ Яо. – Тот, кто стоит перед тобой, – трус, не собирающийся признавать собственные ошибки. Мальчишка, одурманенный превосходством и лишенный рассудка. Последний бог старого мира, прозванный Многоликим.
Цзинь Хуэй закрыл глаза и отвернулся, словно слова Шэ Яо причиняли ему почти физическую боль. Вэнь Шаньяо же с непониманием переводил взгляд с одного на другого.
– Но разве Многоликий… не ты? – настороженно спросил он у Шэ Яо.
– Все сложнее, чем ты думаешь, – вновь раздался этот пронзающий до самого сердца голос, от которого становилось трудно дышать.
– Я, но я рожден благодаря тому, кого вы все прозвали Цзинь Хуэем. Знаешь, за что его нарекли Многоликим? – поинтересовался Шэ Яо и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Он с детства был подвержен безумию, слышал то, чего не могли услышать другие, и в приступах убивал всех, кого видел. Словно в нем сидел еще кто-то, меняя лица когда вздумается. Разве такой человек может быть богом? Но он им стал. Возглавил богов прошлого, совсем как сейчас, и, скрывая свое безумие, породил меня. Я его тень, его второе «я», которое он так тщательно прятал. Я бы и остался где-то там, на задворках его сознания, если бы однажды он не услышал голос Хаоса. И Хаос стал его новым «я». Хаос уничтожил мир прошлого, но сделал он это руками Цзинь Хуэя.
Вэнь Шаньяо взглянул на Цзинь Хуэя, и тот медленно кивнул, бросив взгляд на стоявшего напротив Хаоса. Тот смотрел на него спокойно, словно встретил старого друга, разве что в глазах не было
