Последний вольный - Виктор Волох

— Ветряна! Где тебя черти носят?!

С той стороны, откуда я пришел, послышался топот. Я выглянул из-за спускаемого аппарата. Через зал, мимо стенда с космическим питанием, неслись две фигуры: Горелый и женщина. Я отпрянул назад и грязно выругался.

Почему они постоянно бегут именно туда, где прячусь я? У них что, компас на меня настроен?

— Кто? — с любопытством спросил голос прямо у меня над ухом.

Я подпрыгнул, чуть не выронив стержень. Ветряна висела перед моим носом, почти невидимая в полумраке.

— Напугала! — хихикнула она. И ткнула пальцем в сторону взрывов. — Смотри, Искрящий Человек! Красиво бахает!

— Да, очень красиво. Валим отсюда!

— А может, посмотрим? — капризно протянула она.

Топот за углом стих. Я услышал голос Горелого, приглушенный расстоянием:

— …кто-то там есть.

— Хазад? — спросила женщина.

— Нет. Не Хазад. Фон другой.

— Сожги сектор, — строгим тоном приказала она.

— Я не вижу точно, где он.

— Тогда сожги всё.

Мое предвидение взвыло сиреной воздушной тревоги. Я сорвался с места, не раздумывая, и рванул к запасному выходу.

БА-БАХ!

Волна жара ударила в спину, швырнув меня на пол. Сработала пожарная сигнализация, с потолка ударили струи воды, шипя на расплавленном пластике витрин. Я обернулся: угол, где я сидел секунду назад, превратился в облако пепла и дыма. Взрыв прошел в паре метров.

Из дыма вылетела Ветряна.

— Ай! Больно! — её голос дрожал от обиды, а форма стала нестабильной, клочья «тела» смешивались с сажей.

— Валим! — заорал я. — Вытаскивай нас!

Ветряна, обиженная на весь мир, спикировала на меня. Мир смазался. Я успел увидеть, как из дыма выходят Горелый и женщина, а потом меня засосало в воронку.

Мы неслись над ночной Москвой. Купол Планетария превратился в зеленую точку внизу, Садовое кольцо слилось в светящуюся линию. Ветряна, видимо, от испуга врубила форсаж, и мы летели быстрее звука.

Домой я добрался уже глубокой ночью.

Ветряна, всё еще дуясь, выплюнула меня на крышу моего дома и, не попрощавшись, унеслась зализывать раны в стратосферу. Я, шатаясь от усталости, спустился в квартиру.

Ночь выдалась «веселая». Я нажил себе смертельных врагов в лице банды Горелого, подставился перед Советом и дважды чуть не сгорел заживо.

Но это того стоило.

Я кое-что понял. Темные маги готовы были рискнуть всем, чтобы активировать статую, но у них не было ключа. Они пытались взломать её грубой силой и облажались.

Теперь охрану удвоят. Но Темные не отступят. Они придут снова. И они придут за мной, потому что поняли: без Видящего к этой штуке не подойти.

И еще эта женщина. Что-то в ней не давало мне покоя. Я точно встречал её. Этот взгляд, эта манера говорить… Где?

Я зашел в квартиру. Гоша спал на холодильнике, свернувшись клубком, как кот. Я не стал его будить.

Повесил плащ-морок в шкаф, погладил прохладную ткань. Достал из тайника под плиткой бордовый куб и положил его на стол. В свете настольной лампы он казался почти черным, но внутри, в глубине, всё так же плавали белые искры.

Горелый убил бы меня за эту вещь не задумываясь. А значит, мне нужно понять, что она делает.

Предстояла долгая ночь…

Глава 5

Подземелье Нави всегда выглядит одинаково: сырая земля и стоячая вода, в которой давно сгнило все живое. Шаги здесь отдавались недолгим эхом. Посреди грота, высеченного в самой ткани мироздания, возвышался бел-горюч камень Алатырь, превращенный чьей-то злой волей в жертвенник. На нем, раскинув руки, лежала она.

Белая рубаха-долгорукавка, расшитая красными обережными крестами, казалась саваном. Рыжие косы, обычно яркие, как пламя огня в купальскую ночь, разметались по серому камню тусклой медью. Глаза были закрыты.

Я попытался рвануться к ней, но пространство Нави имеет свои законы. Ноги налились стали тяжелыми, будто меня оплели корнями могильной травы. Я открыл рот, чтобы выкрикнуть её имя:

— Ярина! — но голос застрял в горле комом сухой глины.

Боялся? Нет, здесь страх не имеет значения. Я боялся потревожить тех, кто спал в стенах.

Каждое движение давалось с трудом, я плыл через густой кисель времени. Когда наконец добрался до камня, мои руки стали прозрачными, призрачными. Я тянулся к ней, пытаясь нащупать пульс, но не мог понять: её кожа ледяная, как у трупа, или это меня самого уже нет в мире живых?

Вдруг шаги, преследовавшие меня из тьмы, стихли. Я замер, чувствуя, как по хребту пробежал мороз, такое бывает, когда Смерть дышит в затылок. За спиной раздался смех. И в ту же секунду камень подо мной стал Ярым огнем.

Я вынырнул из сна, хватая ртом воздух. Сердце колотилось о ребра, пытаясь проломить грудную клетку. Резкая боль прострелила шею, плата за сон в неудобной позе. Я разлепил глаза, чувствуя себя так, будто мне в них насыпали могильной пыли, и поморщился.

Сидел, сгорбившись, за своим столом в «Аркануме». Серый, стылый свет московского утра сочился сквозь пыльное окно, безжалостно высвечивая бардак в комнате и пульсирующую боль в висках. Голова раскалывалась.

Не сплю нормально с тех пор, как научился видеть изнанку мира, но события в усадьбе боярина Скуратова, чернокнижника, что пытался призвать Чернобога в девяностые, сделали только хуже.

Обычно кошмары — это просто эхо пережитого страха. Но Ярина… Прошло десять лет, а память о ней не тускнеет. Увидеть её снова, пусть даже в мороке сна, было больно. Словно кто-то провернул нож в старой ране.

Видеть смерть… паршиво. Но знать, что человек должен быть мертв, и не иметь этому доказательств, еще хуже. Нас учили: «Нет тела — нет дела». Но когда человека забирает Лес или утягивают в омут русалки, тела не остается. Вместо чистого удара, отсекающего прошлое, ты получаешь отравленную надежду. Она, как медленный яд, разъедает тебя изнутри годами.

Ярина исчезла в пламени ритуала, но я так и не нашел её костей. И это незнание, самая жестокая пытка, какую могли придумать боги.

Я зарылся лицом в ладони, выравнивая дыхание. Раз, два, три. Я строил в голове ментальную плотину, загоняя образы из Нави обратно в темные углы подсознания. Прочь, рыжие косы на сером камне. Прочь, запах гари.

Я едва успел закончить упражнение и вернуть пульс к человеческим показателям, когда телефон на столе зазвонил. На экране высветилось лаконичное «Неизвестный номер». Я смотрел на него, считая гудки. На двенадцатом, когда любой нормальный человек уже сбросил бы вызов, я лениво провел пальцем по экрану и поднес трубку к уху.

— Сергей, у тебя ровно тридцать секунд, чтобы объяснить,