Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки (СИ) - Хренов Алексей

Раздался взрыв. Точнее случился ВЗРЫВ!

Сначала короткая ослепительная вспышка ударила в глаза, потом чудовищный грохот прорезал залив, от которого содрогнулся воздух и дрогнули доски трибуны. На месте старого парохода распустился гигантский огненный цветок, ярко-оранжевый, с чёрными лепестками дыма, за ним взметнулся фонтан воды и искорёженного железа. Корпус «дедушки» разнесло в клочья, ржавое железо полетело в стороны. Ударная волна пронеслась по бухте: сторожевик, тянувший мишень, качнуло так, что нос ушёл в волну, матросы на палубе схватились за поручни и пригнулись.

На мостике «Сталина» ударная волна ощущалась так, будто по кораблю врезали гигантским молотом. Сначала всё сжалось в оглушающей вспышке, и тут же в лицо хлынул раскалённый воздух — ударил жар, обжёг кожу, зашуршал по воротникам шинелей. В следующую долю секунды пришёл сам толчок: палуба под ногами вздрогнула, перила скрипнули и задрожали, командиров буквально пригнуло к настилу.

Алый околышек папахи товарища Смирнова радостно мелькнул в воздухе, заставив собравшихся превратиться в ловцов бабочек.

Флаги рвануло ветром. Со стороны бухты потянуло горячим запахом гари и металла, покатилась волна, качнув корабль, и среди притихших людей на мостике вдруг раздался нервный смешок — кто-то не выдержал напряжения.

Придирчивому наблюдателю могло бы показаться, что взрывов было несколько — один и вовсе так исключительно сильный. Мы им возразим — ведь бомб подвесили аж четыре штуки!

Но скрытый философский смысл знали лишь особо доверенные люди на сторожевике и в штабе флота. Там ухмыляющийся боцман уже торопливо прятал маленькую машинку подрыва, а пара специально отобранных командиром краснофлотцев спешно выбирали из воды обрывок кабеля, уходившего в сторону парохода.

Как выразился наш герой, организуя этот показательный «блудняк»:

— Пара ящиков тротила в трюме мишени исключительно улучшает точность бомбометания!

А на поверку оказалось, что тротила решили не жалеть.

Когда Лёха явился к начальнику минно-торпедной части флота, капитану 1-го ранга Кузьмину, тот сидел за массивным столом, заваленным бумагами. Лёха скромно протянул свою петицию. Николай Гаврилович взял её, внимательно пробежал глазами, потом чуть прищурился, снова перечитал снова и вдруг усмехнулся.

— Значит, два ящика тротила… — протянул он, беря карандаш. — Два… — он аккуратно приписал справа нолик, превращая скромные Лёхины «2» в солидные «20». — Вот так будет правильно.

Он откинулся в кресле и посмотрел на Лёху с лукавой улыбкой.

— Понаберут дилетантов во флот, а потом удивляются, почему в мишень попасть не могут. Это вам, молодой человек, не цирковое представление, а серьёзное дело, исключительной политической важности! — улыбнулся и добавил, — Ты там давай, глаз во время зажмуривай, целься лучше!

Лёха, в шоке кивнул и забрал бумагу обратно. Как оказалось стандартный ящик рассчитан на двадцать килограммов тротиловых шашек…

Но инициатива имеет инициатора. Советский народ, если уж и делает какое-то западл… безобразие, то отдается этому со всей широтой своей коммунистической души.

Моряки сторожевика решили тоже внести свой вклад эффект и погрузили прямо к ящикам с тротилом с десяток бочек с соляркой. От себя и для усиления агитационного эффекта. А труженики порта, где в последнее время числился на приколе «Какася», на всякий случай крепко задраили трюмы, не заботясь о тоннах угольной пыли, осевшей на стенках, дне и люках.

Товарищ Смирнов, сверкая на солнце вздыбленной шевелюрой и отполированным воздухом лицом, медленно повернулся к Кузнецову. Лицо у него оставалось строгим, но глаз дёргался, голос дрогнул и стал слегка заикаться:

— Пи***еец… Ви…вижу, Ти-и-хо-о-океанцы ответственно подходят к боевой подготовке… Пи***еец вам… вашим врагам п-п-полный наступает… Какой м-м-муда… то есть кто б-б-был пилотом?

Кузнецов, во-время придержавший свою шапку, с трудом сумел улыбнуться уголком губ и почти спокойно ответил:

— В-ваш п-протеже, Хренов.

И Смирнов, впервые за весь день, перестал кивать снисходительно. Он просто в ужасе смотрел на залив, где на месте старого парохода клубился дым, а вода ещё кипела от взрыва, и задумчиво произнёс:

— От этот Хрено… Бл**ть! Какая в жопу «Какася»! Это бл**ть, «Хуяся»!

Кузнецов, всё ещё оглушённый грохотом и стоявшим в ушах звоном после взрыва, на секунду прикрыл глаза. Перед ним всё ещё стоял тот самый огненный цветок, что распустился на месте парохода-мишени. Он уже собирался доложить ошарашенному Смирнову, но вдруг, как назло, память выдала образ Хренова — вечно со своими шуточками и словесными выкрутасами. И в голове всплыло его фирменное словцо, сколоченное на скорую руку из испанского «Perdón».

Помимо своей воли Кузнецов, всё ещё пребывая в полушоковом состоянии, выдохнул почти машинально товарищу Смирнову:

— Пердоньте… Товарищ командующий!

Глава 8

Самый умный Хренов

Январь 1938 года. Аэродром Николаевка, 40 км от города Владивосток.

Начальник авиации флота комбриг Жаворонков доехал до аэродрома в Николаевке, изрядно потресясь в машине по разбитым грунтовым дорогам края. Выбравшись из салона, он принял рапорт от командира эскадрильи и уже собрался зайти в здание штаба, как вдруг остановился, прислушиваясь. За домиком, где квартировала часть лётчиков, слышался такой рёв, что уши мечтали свернуться в трубочку и избавиться от лишних децибелов.

— Ты хоть раз в жизни шасси выпустишь вовремя, Мухтар ты еб***ый⁈ Винтами теперь траву подстригать будем⁈

Начальник авиации ТОФа посмотрел на командира с немым вопросом во взгляде.

— А это у нас капитан Хренов проводит послеполётный разбор, — с усмешкой пояснил командир отдельной эскадрильи скоростных бомбардировщиков, поправляя фуражку. — Передаёт молодёжи свой богатый опыт, так сказать.

В тот момент из-за домика снова послышались такие хитро закрученные перлы, что вся округа вздрогнула.

Собравшиеся на командном пункте заулыбались, кто-то даже прыснул в кулак, молоденькие планшетистки залились румянцем, не иначе мечтательно представив длину и объем описываемых предметов, а старший техник пробормотал с восхищением:

— Вот это школа… запомнят надолго.

Семен Федорович обошел домик и с интересом лицезрел, как обычно спокойный и веселый капитан Хренов стоял с дергающимся глазом на командном пункте и… инструктировал выстроившееся перед ним молодое пополнение, помогая себе руками:

— Откуда вас на мою голову принесло! Вот ты! Единственная деревянная деталь в самолете! Только попробуй ещё раз на взлёте движки на малый газ загнать вместо уборки шасси! Я тебя сам, лично вот тут в землю воткну, как репку, если ещё раз перепутаешь рычаги!

— А ты! Мать твою, десантник бля***кий, — обратившись к следующему воину, потупившему глаза, — Куда ты смотрел! Жопы официанток разглядывал! Нашёлся, бл***ть, сокол! БЕЗ выпущенных ЩИТКОВ взлетел! Хорошо у нас аэродром бесконечный!

— А ты что лыбишься! Штурман? Ты, кочерыжка летучая, карту видел хоть раз? Я бл**ть, Я, тупой водитель автобуса, и то разобрался! Или ты у нас по звёздам гадаешь? Как! Скажи мне, как можно бухту Золотой Рог не узнать? Хорошо на Второй Речке народ прикольный, спокойно тебе руками показали, куда лететь надо!

Наш герой обернулся, увидел Жаворонкова, скомандовал «Смирно» и изобразив строевой шаг прошлепал унтами про снегу:

— Товарищ комбриг, провожу показательное занятие с молодым пополнением.

Жаворонков улыбнулся, пожал руку Хренову и прошелся вдоль строя, приветствую лётчиков.

Однако на следующий день, во время показательных полётов, выяснилось, что обе «старые» — 22-я и 23-я эскадрильи — сумели доказать свою состоятельность. По ракете они дружно запустили моторы, вырулили и, почти без задержки, поднялись в воздух. Построились если и не в идеальный, но вполне приличный строй четырёх шестёрок, не вызывающий возмущения у зрителей на земле. Сделали несколько кругов над аэродромом, меняя скорость и высоту, показали перестроения в цепочку и даже сносно изобразили заход на индивидуальное бомбометание. После чего сели, не побившись и не устроив на полосе сутолоки.