Переезд (СИ) - Волков Тим

— Товарищ, вы конкретно к кому? — поинтересовался чекист.

— К Феликсу Эдмундовичу. По важному делу.

— Проходите. Третий этаж…

Вообще-то, хорошо было бы забрать из Зарного «Дукс», — поднимаясь по широкой лестнице, подумал вдруг Иван Палыч.

Хорошо бы… Но, когда там теперь доведется побывать? Пообщаться с Гробовским, Гладилиным, Аглаей…

Дзержинский оказался на месте. Усталый, с исхудавшим лицом, он сидел за столом, уставившись в одну точку, и даже не сразу заметил посетителя. В пепельнице дымилась не затушенная папироска.

— Здравствуйте, Феликс Эдмундович, — покашляв, улыбнулся доктор. — Все курите?

Начальник ВЧК дернул шеей и помотал головой:

— А-а! Иван Павлович! Вот уж кого не ждал. Хотите запретить мне курить? O Matko Boża, tylko nie to! (О, Матерь Божья, только не это!)

Дзержинский говорил по-русски быстро, но с сильным польским акцентом, и кажется, это ему импонировало. А еще иногда вставлял польские фразы, иногда даже весьма религиозные — все же когда-то собирался стать ксендзом. Правда, потом обратился к Марксу.

— А я бы и запретил, — усаживаясь, хмыкнул доктор. — Так ведь вы не послушаетесь!

— Вот и неправда, — чекист неожиданно обиделся. — Я за своим здоровьем слежу. Только вот работы полно… Да вы и сами знаете. Так что у вас?

— Отниму минут пять? — Иван Палыч вытащил анонимку.

— Ну, дорогой мой, — глянув, негромко рассмеялся Дзержинский. — Нам не хватало еще доносы читать. А, впрочем, хорошо, что зашли. Кофе будете? Желудевый.

— Спасибо, только что у товарища Семашко чай пил. Так что насчет записки скажете?

— Я отдам замам. Пусть проработают, — со всей серьезностью пообещал глава ВЧК. — У меня, сами понимаете, времени нет совсем. Вот, кроме всего прочего, должен контролировать восстановление народного хозяйства… и борьбу с детской беспризорностью! И даже — вот…

Дзержинский протянул конверт:

— Общество изучения проблем межпланетных сообщений! — изумленно прочел Иван Палыч. — А что, есть и такое?

— Есть, — Феликс Эдмундович вытащил из портсигара папироску. — Приглашают председателем. Как думаете, стоит пойти?

— Вообще, проблема серьезная, — со всей серьезностью покивал доктор. — Но, при такой нагрузке надо совершенно точно бросить курить! Ну, или хотя бы ограничится полудюжиной папиросок в день.

— О, Иван Павлович! Chcesz mojej śmierci? (Смерти моей хотите?)… Да! А что за курящая женщина к вам приходила? — откашлявшись, вдруг спросил председатель ВЧК. — Просто интересно, знаете ли. Если, конечно, не секрет.

Глава 2

Неделю назад в Москву приезжала Ольга Яковлевна, секретарь Зареченского уисполкома. Навещала могилы родственников, и как-то заночевала у Петровых. Знали о ней лишь соседи по коммунальной квартире. Значит, они и написали донос! Но… а как же тогда лаборатория в Госпитальной хирургической клинике? О ней Иван Палыч никому не рассказывал, и даже Анна Львовна не смогла бы случайно проболтаться соседям, потому как была не в курсе.

— Ольга Яковлевна? — удивленно переспросил Дзержинский. — Пани Валецкая! В Москве? Что ж не зашла? Впрочем, понимаю — не так хорошо мы и знакомы. Она все так же дымит, как заводская труба?

Доктор расхохотался:

— Пожалуй, в этом плане с ней ни один завод не сравнится!

— Вот! — покивал Феликс Эдмундович. — А вы говорите — я много курю! Это полтора-то десятка в день — много?

На столе задребезжал телефонный аппарат, большой и эбонитово-черный. Дзержинский снял трубку:

— Да? Да-да, я… Что-что? Еду!

Худое лицо председателя ВЧК приняло самый озабоченный вид — верно, что-то случилось.

— Банду отравителей взяли! — вскочив, пояснил Феликс Эдмундович. — Ну, тех, кто детей в приюте потравил. В газетах еще писали…

— А этим разве не милиция занимается? — доктор удивленно моргнул и тоже поднялся на ноги.

— Нет. Там еще и саботаж, и теракты. Пся крёв! Эх! Лично бы расстрелял сволочей.

Сжав губы, Дзержинский накинул шинель и поднял телефонную трубку:

— Мой автомобиль к подъезду! Иван Павлович, вас подвезти? Можем крюк сделать…

— Да нет, спасибо. Я уж лучше пешочком. Погода-то!

Квартира, расположенная на третьем этаже доходного дома на Сретенке, еще не так давно принадлежала самому хозяину дома, нынче сбежавшего в Америку. Восемь комнат, просторная кухня, чулан. От Моссовета чета Петров поучила две комнаты. В одной — небольшой устроили столовую, в большой же — спальню и рабочий кабинет. Какое-то время комнаты пустовали, и ушлые соседи успели растащит мебель — какую смогли. Так что от старой обстановки остались лишь тяжеленный диван, кровать и неподъемный платяной шкаф с резной отделкой. Латунные ручки и большое овальное зеркало со шкафа, впрочем, сняли.

Остальную мебель — два небольших столика и четыре стула — пришлось докупать, точнее — выменивать на рынке, да потом еще везти домой. Хорошо, в просторный салон служебной «Минервы» вполне мог поместиться и пресловутый платяной шкаф!

Бульвары Москвы — «мокрые», как пел когда-то Вертинский — нынче выглядели, словно на пейзажах импрессионистов, какого-нибудь там Моне, Писсарро, Сислея… Подсвеченные оранжевым солнцем деревья словно дрожали, а в терпком весеннем воздухе колыхалось синеватое марево вечерних теней.

Было тепло, и доктор снял пальто, по примеру других прохожих, повесив его на изгиб руки. Не слишком было удобно, зато не так жарко. Другая рука Ивана Палыча была занята саквояжем, большим и нынче приятно-тяжелым. Выдали часть пайка: крупы, три банки американской тушенки, сухари и горох.

Сварить, что ли, гороховый супчик? — улыбнувшись, подумал доктор. Жена, наверняка, задержится в наркомате. Вечером на машине завезут… А тут и супчик! Ей будет приятно. Только бы вот еще картошки… ну да теперь уж на рынок поздно. Да и картошка ныне вялая, полугнилая, с ростками — весна! И все же без картошки как-то… Может, у соседей обменять пару клубней на кусочек сала? Есть там один невредный такой старичок, Владимир Серафимович, бывший присяжный поверенный. Он частенько на рынок ходит, обменивает книги на еду. А книг у него много, правда, почти все на немецком языке, зато тисненые золотом переплеты! Такие книги для интерьера охотно берут.

— Па-берег-и-ись! — мимо, почти по краю тротуара, пролетело сверкающее лаком ландо — ушлый московский извозчик, так же именуемый — «лихач».

— Тпр-ру-у!

Едва не сбив доктора, извозчик осадил коней напротив «Рабочей столовой». Под сей невинной вывеской скрывался некий не особо известный ресторанчик, куда еще не всякий мог и попасть. Иван Палыч про этот ресторанчик знал, поскольку от природы был наблюдательным, и здесь проходил не раз.

— Эй! Глаза-то протри! — проходя мимо, доктор сурово взглянул на извозчика. Обнаглевший «лихач» потупился и потряс бородой:

— Извиняйте, барин…

— Черт тебе барин! — в сердцах сплюнул Петров. — Накупят патентов, лиходеи. Потом давят народ!

Вылезший из ландо крепенький товарищ помог выбраться даме в сиреневом платье и обернулся:

— Тю — Иван Палыч! Чего шумишь?

— Тьфу ты! Бурдаков! — узнал доктор. — Михаил Петрович, ты что тут?

— Да вот, заехали кофию выпить… — круглое простецкое лицо Бурдакова излучало радушие и веселье, рыжие усики победно топорщились. — Это вот, знакомься — Маруся!

— Мэри! — девица жеманно протянула ручку…

Для товарищеского рукопожатия, не для поцелуя — не те уже были времена.

— А это вот друг мой и сотоварищ — Иван Палыч Петров! — торопливо представил Бурдаков. — Тоже из наших. Ответственный работник! Иван, айда с нами! Чуток посидим. У Луначарского сегодня совещание дотемна, так что пока еще жена твоя явится…

— О, да вы женаты? — Мэри-Маруся разочарованно повела плечиком. А не так уж и дурна! Смазливенькая такая шатеночка лет двадцати.

— Женат, женат! — по-приятельски похлопав доктора по плечу, ухмыльнулся Михаил Петрович. — Зато я — совершенно свободен! У-уу… моя ты мурочка… Ну, Иван Палыч, пошли!