Переезд (СИ) - Волков Тим

Иван Павлович откинулся на спинку стула. Значит, диверсия… Целенаправленная, рассчитанная и демонстративная. Кто-то, кто хорошо знал его работу, намеренно заразил инкубатор, желая навредить. Приехали…

Иван Павлович медленно прошелся по кабинету. Мысли стучались в виски, выстраиваясь в холодную, безжалостную логику. Докладывать наверх? Семашко? Подключить чекистов? Нет. Рано. Работу завода заморозят на месяцы для проверок, люди окажутся под подозрением, а главное — дух победы, та энергия, что заряжала коллектив, была бы отравлена навсегда. Нет, он не может позволить этому случиться.

Мысль созрела четкая и ясная, как скальпель. Преступника нужно поймать здесь и сейчас, на месте нового преступления. А для этого его нужно выманить. Нужно создать идеальную приманку.

Иван Павлович остановился у окна, глядя на темнеющие корпуса.

Что является самой лакомой целью для вредителя? Успех. Быстрое восстановление, демонстрация того, что его удар не достиг цели.

Значит, нужно пустить слух. Тихий, но настойчивый. Что, несмотря на инцидент, резервные штаммы уцелели. Что команда Петрова работает день и ночь и уже к концу недели запустит новую, еще более мощную партию питательной среды. Что эта неудача лишь сплотила коллектив и ускорила процесс. Враг, услышав это, не выдержит. Его тщеславие, его ярость от того, что его удар пропал впустую, заставят его действовать снова. Возможно даже поспешно и необдуманно. Он почувствует необходимость нанести еще более сокрушительный удар.

И вот тогда его можно будет взять с поличным.

Иван Павлович представил себе ловушку. Несколько колб с питательной средой, помеченных особым образом, как «перспективный основной штамм». Усиленная, но скрытая охрана. Видимость полной открытости и суеты вокруг этого «ключевого» участка. И терпение. Охота начиналась.

Затаившись в холодной тени заводского склада, он с ненавистью наблюдал за освещенными окнами главного корпуса. Оттуда доносился ровный гул работы. Не сломались, не опустили руки… Продолжают работать. И этим руководил он — Петров. Провинциальный выскочка, шарлатан, ослепивший всех своими дешевыми фокусами.

«Всего лишь плесень, — ядовито думал Борода, сжимая в кармане пальто маленький, холодный флакон. — Простая плесень, на которую он наткнулся, как слепой щенок. Повезло. Ему просто повезло».

А он, Сергей Петрович Борода, потратил годы! Годы кропотливых исследований, ночей над микроскопом, сотен испорченных питательных сред. Он искал. Искал целебное начало, мечтая вписать свое имя в историю медицины. Но его гениальные, выверенные методики неизменно давали один и тот же результат. Агрессивные, стабильные, прекрасные в своем смертоносном совершенстве штаммы плесени-убийцы. Aspergillus niger, Fusarium — идеальные патогены, способные подавить любую другую культуру. Вот и все, что у него получалось вывести. Он создавал не лекарство, а биологическое оружие, и его научные статьи, полные мрачных прогнозов, вызывали лишь скептические усмешки коллег. «Борода опять пугает своими грибками-мутантами».

И вот является этот Петров. Без системы, без фундаментального образования, движимый одной лишь наглостью. И находит то, о чем Борода мог только мечтать. Находит лекарство — пенициллин. И его, Сергея Петровича, гения, отодвигают в сторону, как отработанный материал.

Он вынул флакон и посмотрел на густую, черную суспензию внутри. Его творение. Его единственное по-настоящему гениальное детище. Да, оно не спасало жизни. Но сейчас оно поможет поставить на место выскочку.

«Ты лечишь своей плесенью? — усмехнулся он. — А я вылечу тебя своей — от твоего успеха. Посмотрим, что окажется сильнее».

Он сделал шаг из тени, направляясь к знакомому служебному входу. Чувство зависти было таким острым, что физически жгло горло. Но сейчас его перекрывало другое — холодное, сладкое предвкушение мести.

Но на этот раз нарком не листал бумаги, а сидел, пристально уставившись на Ивана Павловича.

— Ну? — Семашко откинулся в кресле, сложив руки на столе.

— Что — ну? — осторожно спросил доктор, догадавший — Семашко уже все знает.

— Иван Павлович, доложите обстановку. Со вчерашнего дня от вас ни слуху ни духу. Рогов что-то мямлит про «внеплановую профилактику». Это что, новый термин для катастрофы?

Ага, значит и в самом деле уже знает. Ничего от него не скроишь — повсюду свои люди.

Иван Павлович тяжело опустился на стул напротив. Усталость заставляла его движения быть медленными, обдуманными.

— Катастрофы нет, Николай Александрович. Есть… производственная трудность. Мы ее решаем.

— Трудность? — Семашко приподнял бровь. Его взгляд, обычно прямой и открытый, стал пристальным, изучающим. — Мне позвонил товарищ из ВСНХ. Говорит, к вам на завод внезапно прикомандировали двух инженеров-химиков из резерва, по вашему личному запросу. И запросили вы их под предлогом «оптимизации процесса стерилизации». Это что за оптимизация такая срочная, что нельзя было пройти через обычные каналы?

Иван Павлович понял, что скрывать бесполезно. Семашко не просто задавал вопросы. Он уже знал ответы и проверял его на честность.

— Лабораторная культура была заражена, — тихо сказал Иван Павлович, глядя на свои руки. — Целенаправленно. Штаммом-загрязнителем. Высокоагрессивным.

В кабинете повисла тяжелая пауза. Семашко не изменился в лице, лишь его пальцы слегка постучали по столу.

— Я так и понял. Рогов не умеет врать. У него на лбу все написано. — Он помолчал. — Диверсия. Вы знаете, кто?

— У меня есть предположения. Но доказательств нет.

— Предположения! — Семашко резко встал и начал мерно шагать по кабинету. — Иван Павлович, вы понимаете, что это не частная лаборатория? Это объект государственной важности! На него уже потрачены огромные ресурсы! Лучшее оборудование, лучшие кадры! И сейчас какой-то гад ползает в тени и портит нам кровь? Нет, так не пойдет. Назовите имя. Сейчас же вызову товарищей из органов. Они разберутся за сутки.

— Нет! — Иван Павлович тоже поднялся, его голос прозвучал резко и неожиданно громко. — Прошу вас, Николай Александрович, не делайте этого.

Семашко остановился, удивленно глядя на него.

— И с какой стати? Объясните.

— Потому что если сейчас приедут чекисты, — Иван Павлович говорил быстро, горячо, — они будут копать, будут допрашивать каждого и создадут атмосферу подозрительности и страха. Люди, которые сейчас горят работой, будут бояться друг друга. Дух, который мы с таким трудом создали, будет разрушен. Производство встанет на месяцы. Настоящие, а не на бумаге. И это будет победой того, кто это сделал.

— А что вы предлагаете? Ждать, пока он повторит? — Семашко скептически хмыкнул.

— Именно так. — Иван Павлович подошел ближе. — Он уже попробовал вкус победы. Он уверен, что нанес удар и остался в тени. Его тщеславие требует продолжения. Мы создадим видимость, что мы не сломались. Что мы не просто восстановили культуру, а вышли на новый уровень. Мы пустим слух о запуске новой, решающей партии. И он не выдержит. Он придет снова, чтобы нанести последний, сокрушительный удар. И вот тогда мы его возьмем. С поличным. Без шума, без пыли, без паралича всего завода.

Семашко снова сел в кресло, уставившись в пространство перед собой. Прошла минута, другая.

— Это риск, Иван Павлович, — наконец произнес он. — Большой риск. Если он снова сорвет производство…

— Он не сорвет. Мы будем готовы. Это будет не настоящая культура, а муляж. Мы подставим ему ложную цель. Я лично отвечаю за это.

— Вы отвечаете? — Семашко посмотрел на него с нескрываемым сомнением. — А если провалитесь? Если он окажется хитрее?

— Тогда… тогда я сложу с себя все полномочия и уеду обратно в Зарное. Но я не провалюсь.

— Иван Павлович, вот только давайте без этого! Какое Зарное? Вы тут нужны, — он начал переминаться, потом тяжело вздохнул. — Понимаю, что напряжения, нервы, но… Ладно, черт с тобой. Авантюра конечно, но делай, раз считаешь, что так будет правильно. Только все же человечка одного возьми в помощь. Я прикрою тебя перед всеми инстанциями, пока ты играешь в кошки-мышки с этим… вредителем. Но если через неделю он не будет пойман, или, не дай бог, случится новый саботаж — я отдаю завод под полный контроль ЧК. И твоя роль в этом проекте на этом закончится. Ясно?