Тени зимы (СИ) - Волков Тим

— А сейчас знаешь, — отрезал Гробовский. — Значит так. Давай без вот этого цирка. Или ты даешь нам информацию, или я на тебя вешаю как на соучастника взрыв в больнице. Там, между прочим, двое людей при исполнении погибло. А это вышка, Лейба Залманович. Чуешь, чем пахнет?

Старьёвщик понимающе кивнул.

— Материалы для взрывчатки. Кто у тебя их покупал? Кто приходил? Описывай. Горохов? Он брал⁈

— Да не Горохов! Клянусь! Того я уже лет десять не видел! Посадили его, а с тех пор не встречал я его. Клянусь! Умер уже небось в тюрьме.

— Тогда кто покупал?

— Другой человек покупал! Высокий, крепкий, лицо смуглое, волосы темные, усы подстрижены. Глаза… глаза холодные, как у змеи. Вроде из атаманов — по одежде похож и по повадкам. Говорил мало, платил золотыми червонцами. Ни имени, ни прозвища не назвал!

Гробовский и Иван Палыч переглянулись. Хорунжий. Это было его описание.

— И где он сейчас? — прошипел Гробовский, наклоняясь к самому лицу старика. — Где его искать? Не вздумай сказать, что не знаешь. Иначе, Лейба Залманович, я тебя арестую как пособника террористов и соучастника убийства. И твоя лавка пойдет на дрова. Понимаешь? Статья тебе светит такая, что обратно не выберешься.

Слезы потекли по морщинистым щекам Рабиновича ручьями. Он был в настоящей истерике.

— Не знаю я! Клянусь всем святым, не знаю! Он пришел, взял, ушел! Больше я его не видел!

— Врешь! — рявкнул Гробовский, с силой ударив ладонью по прилавку так, что звякнули склянки. — Говори, где он! Последний раз спрашиваю!

— Я… я только одно знаю! — всхлипнул старик, окончательно сломленный. — Он… он когда забирал заказ, оплатил новенькими купюрами. Я спросил откуда такая роскошь, а он ответил так с хвастовством, что сорвал большой куш в карты. Сказал… сказал какую-то поговорку, тюремную, про то, что удача любит смелых… и что сегодня вечером будет «отмывать» свои выигрыши в «Тройке». В ресторане! И сказал, что еще столько же выиграет. Значит, еще игра будет. Вот и все, что я знаю! Больше ничего! Убейте, не знаю!

Он разрыдался, опустив голову на прилавок.

Гробовский выпрямился. Его лицо было каменным. Он смотрел на плачущего старика без тени жалости.

— «Тройка»… — протянул он, обмениваясь с Субботиным быстрым взглядом. — Ну что ж. Спасибо и на этом. Сиди здесь тихо, Лейба Залманович. И никому ни слова про наш разговор. Ни звонка, ни намека. Иначе… ну ты понял.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел из лавки, за ним, бросив на старика последний тяжелый взгляд, последовал Иван Павлович.

Вечерний Зареченск тонул в сизом, морозном мареве. Огни «Тройки» — бывшего ресторана, ныне гордо именуемого столовой «Эгалите», — сияли на всю улицу, словно бросая вызов серой, голодной действительности. У парадного входа, как и встарь, стоял тучный швейцар в ливрее, пусть и потрепанной, но все еще внушающей некий пиетет.

— Сюда просто так не пройти, — мрачно констатировал Субботин, остановившись в тени уличных деревьев. — Меня там тем более узнают. Полгорода знает с каких я органов.

Гробовский кивнул, его взгляд был сосредоточенным.

— Значит, план «А». Я иду как гость. У меня есть кое-какие старые знакомства среди здешней публики. Иван, ты со мной. Ты — доктор, твое лицо незнакомо. Будешь роль игрока играть. Субботин, остаешься здесь. Держи связь с нарядом. Как только мы дадим сигнал, или услышишь стрельбу — действуй.

Аристотель молча кивнул, хотя было видно, что такая роль ему не по нутру — молодой парень хотел идти в самое пекло. Гробовский поправил воротник кожаной тужурки, придав своему лицу выражение легкой, скучающей надменности, и двинулся к входу. Иван Палыч, нервно сглатывая, последовал за ним.

— Аркадий Потапович, рад вас приветствовать. Скажите, места есть? — бросил Гробовский швейцару.

Тот, оценивающим взглядом окинув его тужурку, почтительно распахнул дверь.

— Для вас всегда найдется, товарищ… э-э-э…

— Кокшин, — отрезал Гробовский, проходя внутрь.

Фамилии «Кокшин» оказалось достаточно — видимо какой-то свой пароль. Швейцар лишь кивнул, не задавая лишних вопросов.

Внутри царил свой, особый мир. Воздух был густым от запаха дорогого табака, жареного мяса и духов. Громко играл цыганский хор, за одним из столиков слышался пьяный смех. Но главное действо разворачивалось в центре зала, за большим зеленым столом, застеленным сукном. Там шла большая игра.

Иван Палыч сразу увидел его. Хорунжий. Он сидел спиной к стене, в самом центре стола. Высокий, широкоплечий, в дорогом костюме. Его смуглое лицо с аккуратно подстриженными усами было спокойно, лишь в уголках глаз залегли лучики морщин. Перед ним лежала аккуратная стопка золотых червонцев и ассигнаций. Он не спеша сдавал карты, его движения были плавными и уверенными. Казалось, он полностью погружен в игру.

Гробовский, не меняя выражения лица, выбрал столик в глубине зала, с которого был хороший обзор на игроков. Они заказали вино — для вида. Иван Палыч с трудом заставлял себя делать вид, что пьет. Каждый нерв в его теле был напряжен. Он видел, как Гробовский изучает зал, отмечая про себя выходы, расположение людей.

Прошло минут пятнадцать. Игра была в разгаре. Хорунжий только что сорвал крупный банк, и по столу пробежал одобрительный гул. И в этот момент, поднимая глаза, чтобы принять поздравления, его взгляд скользнул по залу… и на долю секунды задержался на их столике.

Это было всего лишь мгновение. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже улыбнулся что-то сказавшему соседу. Но Иван Палыч, наблюдавший за ним с особым, врачебным вниманием, уловил едва заметное изменение. Не в выражении лица, а в глазах. В их глубине что-то дрогнуло, словно щелкнул невидимый выключатель. Чутье зверя, почуявшего капкан.

Хорунжий не подал вида. Он спокойно положил карты, сделал вид, что поправляет манжет, и затем, поймав взгляд проходившей мимо официантки с подносом, жестом подозвал ее. Он что-то тихо сказал ей, кивнув в сторону буфета. Девушка улыбнулась и направилась к стойке.

— Алексей… — тихо начал Иван Палыч, но Гробовский, не шевелясь, едва слышно прошипел:

— Вижу.

И запустил руку в карман, где лежал наган.

Официантка вернулась, неся на подносе бутылку шампанского и два бокала. Она подошла к столу Хорунжего. Тот с той же спокойной улыбкой взял бутылку за горлышко. И в этот миг его лицо преобразилось. Спокойствие сменилось молниеносной, хищной яростью.

Он не стал ставить бутылку на стол. С мощным, коротким взмахом он швырнул ее через весь зал, точно в Гробовского! Одновременно с этим он изо всех сил толкнул официантку прямо Девушка споткнулась, Упала, преграждая путь для атаки.

Стекло и пена брызнули во все стороны. Закричала упавшая официантка. Хорунжий, используя эту долю секунды замешательства, как пантера, рванул с места. Не к главному выходу, где его ждали, а вглубь зала, к запасной двери, ведущей на кухню.

— Держать! — заорал Гробовский, выхватывая наган.

Раздался первый выстрел. Потом второй. Пули впились в дверной косяк, но Хорунжий был уже за дверью. Гробовский, спотыкаясь о опрокинутые стулья, бросился за ним. Иван Палыч, обогнул плачущую девушку, ринулся следом.

Кухня встретила их грохотом опрокидываемой посуды и испуганными криками поваров. Хорунжий, ловко лавируя между столами, уже был у черного хода. Он рванул дверь на улицу и выскочил в темноту.

Гробовский и Иван Палыч выбежали следом. Со стороны главного входа уже слышались крики Субботина и топот сапог подбегающего наряда. Но было поздно. В узком, темном переулке за «Тройкой» никого не было. Лишь вдалеке, на другом конце улицы, мелькнула и скрылась за углом тень.

Хорунжий исчез, словно растворился в холодном ночном воздухе.

Глава 20

Как всегда, по пути со станции, Гробовский заглянул в больницу за супругой. Аглая мало помалу снова включалась в работу, оставляя младенца Николеньку на попечение матушки и сестер. В день выходило часа на два-три, но и это было уже хорошо, тем более, что Аглая так и несла свое бремя заведующей. В тяжелых случаях выручал Иван Палыч, но уездная больница давно не была его основным делом. Как куратор всей уездной медицины, доктор вынужден был думать обо всех — и о больницах, и о фельдшерских пунктах, и о снабжении лекарствами, и еще много о чем. Голова шла кругом!