Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Ну! – первым молчание нарушило существо на лавке. – Спрашивай, коли пришёл!
Голос был не женский, но и не мужской. Сиплый, неестественно низкий, он выходил изо рта, полного длинных жёлтых зубов, но рождался, похоже, вовсе не в горле, а гораздо глубже. Словно что-то внутри этого обрюзгшего тела лепило слова из голода и безумия, а затем выталкивало их наружу одно за другим.
– Не волнуйся, спрошу, – сказал дед, прищурившись. – Только как мне тебя называть?
– Кузьмой зови, – прохрипело в ответ. – Кузьма Удавленник я.
– А по чину кто?
– Чин мой невысок, но уж не ниже поручика.
– Хорошо, Кузьма. А откуда ты взялся? Кто тебя посадил?
– Не скажу, – лицо одержимой исказилось ухмылкой. – Не скажу! Батюшка-благодетель без имени ехал на повозке, утопленниками да удавленниками запряжённой, и меня сюда закинул. А кто его попросил об этом да что взамен отдал – не скажу.
– Давно это случилось?
– Давнёхонько, – вздох звучал совсем по-женски, устало и отрешённо. – Много лет минуло. Отдыхал я сперва, отсыпался да отъедался, а теперь скучно мне стало.
– А раньше сидел в ком?
– Сиживал. Всё по девкам обычно, но, бывало, и мужичков мне поручали. Однажды даже инок достался. Эх, и воевали мы с ним! Тут спокойнее.
– Один ты там?
– Почему один? Нет, у меня тут цельное хозяйство. И собака есть, и кошка, и кукушка. Змея есть.
Прежде чем дед успел что-либо сказать, кликуша запрокинула голову, широко распахнув рот. Из этой чёрной ямы послышалось шипение. Негромкое, но отчётливое посреди сплошной тишины. Игнат моргнул от неожиданности, и в этот момент почудилось ему, будто там, между зубов, и вправду мелькнула треугольная голова гадюки с крохотным раздвоенным языком. Мелькнула – и скрылась, словно устрашившись тусклого света. Кликуша захлопнула пасть, снова заулыбалась:
– Нельзя мне уходить, дурак. Нельзя скотину бросать.
– Оно и видно, – пробормотал дед. – Тебя, поди, ни крестом, ни ладаном не вывести?
– А попробуй! – хихикнула тварь под образами. – Попробуй, Ефимушка-мастер! Как знать, может, и получится. Ежели что, так я уйду, но прежде сгубишь ты это тело и душу эту невинную. Она ведь непорочная совсем, жизнь прожила, мужика не отведав. Ей-ей, анафема мне, ежели лгу!
И старуха снова загоготала.
– Откуда ты меня знаешь?
– Тебя все знают, Ефимушка-мастер, Ефимушка-расстрига, Иудово семя. Ты у нас там, внизу, в большом почёте. На железных воротах крюк особый для тебя заготовлен, по сотне железных зубов каждый день на тебя точат. Многих знатных бригадиров и полковников отправил ты обратно в пекло, много нашего брата повычитал. Да только меня тебе не отчитать, ясно?! Я прижился здесь, корни пустил. Я тут хозяин, и любые заклинания твои бесполезны!
– Посмотрим, – сказал дед. Голос его звучал ровно и спокойно, но появилась в нём странная, непривычная нотка. – Игнат, доставай требник.
Требник Петра Могилы являл собой главное сокровище и главное оружие деда. Ухаживать за этой книгой и таскать её было основной обязанностью Игната. Толстенный том весил немало, и за полгода, что мальчишка провёл у старого экзорсиста в услужении, он успел свыкнуться с угрюмой тяжестью в заплечном мешке. Время от времени он должен был вытаскивать плотный свёрток на свет божий, разворачивать его, заново завязывать ослабившиеся тесёмки, что стягивали расползающиеся веленевые листы, чистить кожу переплёта и медь застёжек. Читать он не умел и, хотя дед успел дать ему несколько уроков, научиться не стремился. Разводить костёр, ставить силки, варить похлёбку и штопать одежду, носить провиант и книги – такая жизнь вполне его устраивала. А мудрость, молитвы и тёмные тайны пусть осваивают те, кому есть до них охота.
Требник перекочевал в руки деда. Тот с невозмутимым видом послюнявил палец и принялся переворачивать страницы в поисках нужной молитвы. Массивный фолиант он держал на весу без всякого усилия, чем снова поразил Игната. При нём книга Могилы пускалась в ход всего дважды, и оба раза бесы цеплялись за своих жертв до последнего, бились и сопротивлялись по часу, а то и более. Но от начала до конца отчитки дед не выпускал требник из рук, бледных и тощих, невесть откуда черпающих силу. Когда он работал, усталость не брала его.
Кликуша вытянула вперед голову, впилась птичьим взглядом в лицо старика.
– Эвон! Книжицу прихватил! – гортанно выкрикнула она. – У Исуса не было книжек-то!
– У меня и ученик всего один, – хмыкнул дед, не прекращая листать.
– Не прикидывайся, не лебези перед Ним, не надо. Я ж тебя насквозь вижу, душу твою мёртвую, прокопчённую, прекрасно разглядел. Ведь не веришь в Исуса, расстрига?! Лишил он тебя своей благодати? Ты ж не признаешь его, когда встретишь!
Игнат прикусил губу. Откуда эта… Это создание знает о том, что случилось в Работках? Знает ли? Видело ли оно процессию из белеющих в полумраке фигур, тянущуюся к полуразрушенной церкви на берегу, и обитателя этой церкви с головой, охваченной пламенем, в котором метались страшные крылатые силуэты? Слышало ли речи того, кто провозгласил себя вернувшимся Спасителем? И почему так упорно именует оно старика расстригой?
Дед даже бровью не повёл. Отыскал нужную страницу, кашлянул, спросил буднично:
– Ну что, Кузьма Удавленник, последний раз спрашиваю: пойдёшь добром прочь или упорствовать станешь?
Кликуша ничего не ответила, только оскалила мерзкие свои зубы – то ли в ухмылке, то ли в гримасе. Дед пожал плечами, ещё раз откашлялся и принялся громко, нараспев, читать молитву Василия Великого к страждущим от демонов. Слова звучали отчётливо и гулко, наполняли приземистую курную избу торжественностью храма, разгоняя сгустившиеся тени. У Игната дух захватило от красоты этих слов, хоть и не впервой довелось ему их слышать. Голос деда вырос, избавился от старческой хрипотцы, развернулся во всю свою мощь. Казалось, ещё чуть-чуть – и отзовутся на него святые с почерневших образов.
Но сидевшая под ними кликуша сперва молчала, а спустя несколько минут принялась посмеиваться – громче и громче:
– Щекотно мне! Ой, щекотно! На потуги твои смотреть мочи нет… Исуса не признал, а мной командовать удумал!
Она зашлась в беззвучном хохоте, по дряблым щекам побежали слезы.
– Ох, Ефим, не смеши меня… Я ж других разбужу! Так вся деревня из-за тебя закричит. Скоро-скоро-скоро… Будет
