Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Вон там она обитает, – кивнул Катерина на рощицу, что простиралась на невысоком холме по ту сторону реки.
Иван прищурился, стараясь разглядеть среди высоких берёз и лип хоть какое-то подобие жилища. Не нашёл и рассердился.
– Смеёшься надо мной, что ли?
Отец Марк, вышедший следом за ними, задумчиво огладил бороду.
– Иван Кузьмич, тут такое дело… Непростое. Даже не знаю, с какой стороны подступиться.
– Да уже с какой-нибудь, – Иван с большим трудом подавил в себе раздражение. – Меня эта девица спасла дважды за сутки от смерти, причём в первый раз от речных утопцев. Получается, нечисть на самом деле существует?
– Всяко бывает, – неопределённо пожал плечами священник. – Особенно в такой день, как вчера… Да вы присели бы, Иван Кузьмич. Чую, беседа у нас с вами долгой получится. Человеку вашего склада ума и характера бывает трудно поверить в подобное, но вы уж постарайтесь.
– Я русалок вчера своими глазами видел, – напомнил Иван. – Потому поверю, кажется, во что угодно. Не томите, отче Марк, прошу вас.
Священник грузно осел на завалинку, погладил кошку. Та приподняла умильную мордочку, боднулась лбом в ладонь и громко замурчала.
– Всякая тварь Божья жить и радоваться спешит, ибо знает, что дни её скоротечны, – задумчиво сказал он. – Вот и Марьяна жить спешила. В ту пору богомольцы через здешнюю местность любили хаживать – ни низин, подтопляемых в любую непогоду, ни болот. Правда, люд разбойный в лесу озоровал, ну так и дорог хватало на всех, гуртом собирались и брели.
За плетнём прошагал мужичонка в потёртом зипуне и тёплой шапке, сдвинутой на самую макушку. Зыркнул было на Ивана, раскрыв рот, но тут же смутился и поспешил восвояси.
– Пантелей вашу кобылку к себе во двор взял на время, у него колодец рядом, пей – не хочу, – объяснил отец Марк. – Тоже дивится происходящему, хотя уж давно бы привыкнуть мог… Так вот, Марьяна. Шла она на богомолье со всеми, вроде как жениха хорошего попросить хотела. Девки в её возрасте, знамо дело, о мирском больше думают, нежели о загробном, и даже я не стал бы их за это осуждать.
Священник чуть улыбнулся, но потом резко погрустнел.
– Как вышло, что осталась она в тот скорбный час одна, куда запропали остальные паломники – одному Богу известно. Ну и налетел на Марьяну лихой человек, снасильничать пытался. Она девка-то малая росточком, да ершистости в ней, видать, на троих хватало. Ну и дала ему отпор. Тот осерчал, скрутить её пытался, руки выворачивал – без толку, билась она, как зверёк, маленький, но зубастый.
Иван сглотнул. Враз вспомнились следы от пеньки на тоненьких, будто птичьи косточки, запястьях.
– В общем, нашли её в той роще под утро. Лежала… как живая. Не снасилил её негодяй. Но за непослушание шею ей того, набок…
Отец Марк не договорил, губы его дрогнули. Он с трудом – Иван отчётливо слышал – подавил всхлип. Сам же сидел, словно пристукнутый пыльным мешком по темечку.
– Похоронили её, как водится, оплакали и дальше пошли. А через месячишко возвращались той же дорогой, а на месте её кончины липка выросла, да необычная такая – на три ствола будто разветвляется. И кругом берёзок прорва, совсем махоньких. Остановились неподалёку с ночёвкой – а утром старуха, которая уж на ладан дышала от тягот пути, вдруг стала лучше себя чувствовать и дальше своим ходом побрела, без чужой помощи. Только плакала дюже – мне, говорит, девочка наша несчастная снилась. Говорила: «Не тужи, бабушка Глафира, Бог милостив, я его за твоё здоровье попрошу…» Вот с тех пор народ в ту рощу дорожку и протоптал к Марьяне за помощью. Место это, изначально скорбное, нынче благостью наполнено. Девки да бабы стекаются со всей округи, молят за здоровье детишек, за своё – ну и женихов просят добрых.
– И она помогает, берегинечка наша, – Катерина, про которую Иван уже успел забыть, промокнула фартуком выступившую влагу на глазах. – Всегда помогает. Вот и вы, Иван Кузьмич, сами сказали, что она про меня спрашивала…
– Сказал, – Иван не узнал своего голоса, сухого и надтреснутого. Горло изнутри будто царапала здоровенная острая каменюка. – Когда это произошло?
– Давно уж, почитай, с того времени первую избу в Николаевке заложили. Сначала для богомольцев, а потом и простой народ начал тут селиться. Место-то хорошее, намоленное, – священник потёр лоб. – Лет двести точно минуло, а то и больше…
Иван уронил лицо в ладони.
Человек хрупок и слаб. Бесконечно слаб перед негодяями самого низшего пошиба. Сволочь, имя которой наверняка не помнили даже близкие и родные, походя обрубила жизнь девчонки, что едва начала невеститься. Руки ей выкручивала, надругаться пыталась.
А его… А его не было рядом, чтобы защитить. И не могло быть рядом. Марьяна – маленькая, хрупкая, угловатая – старше него на двести лет. И шестнадцать ей никогда не стукнет…
Иван прикусил костяшки пальцев мало не до крови, чтобы не завыть в голос. Грудину будто раздирало изнутри от боли – и ощущения собственного бессилия. Как тогда, в детстве.
А отец Марк, словно поняв, о чём он думает, продолжил.
– Марьяна слаба была, но дух её оказался крепче калёного железа. Я, каюсь чистосердечно, как сюда на службу заступил, сначала понять не мог, чего народ в ту рощу тянется. Даже сердился – устроили тут языческий культ! Пока однажды прямо на богослужении её не увидал, на Пасху. Как сейчас помню – литургия идёт, я к народу с благословлением вышел, гляжу – матерь Божия, стоит в уголочке, крестится! Вся прозрачная, в глазищах слёзы, а сама улыбается. И, главное, никто её в толпе даже не замечает. Я уж думал, помстилось мне, а потом на Рождество она снова пришла.
– И сейчас приходит? – у Ивана что-то дрогнуло внутри.
– И сейчас, – кивнул отец Марк. – На Светлую Радуницу, на Пасху, на Рождество… И раз в год ходит по земле человеком – на Иванов день. Но видит её далеко не всякий. К примеру, дочку мою, Агриппину, она три года назад из леса вывела, та за грибами пошла и заплутала… Дочь её не видала-то вживую ни разу, потому и не опознала – девка и девка, ну чужая, так мало деревень в округе, что ли? Всех девок да баб оттуда и не упомнишь. Но первый раз за все годы она ввязалась в драку
