Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Спи спокойно, Вятко, – Неждана улыбнулась. – Мы уже получили своё.
Да, ему оставалась только дорога. Чтобы не видеть, не слышать и не знать.
От автора
Спасибо дорогой редакции за приглашение поучаствовать в чудесном фольклорном сборнике и не менее дорогим читателям! Дополнительно я бы хотела прикрепить стихотворение полностью:
Поутру да на Купалу
Красна девица гадала,
За венком венок плела
Да любимого ждала.
Хоть русалки ей вещали:
«Он не сдержит обещаний,
Не пройдёт воды, огня,
Растворится среди дня.
А у нас – ни тени горя,
Лишь серебряные горы,
Хороводы под листвой
Да манящий шёпот волн».
Сердце верило и пело,
Прогоняло прочь шипенье,
Руки рвались платье прясть
(Вдруг появится здесь князь?)
Поутру да на Купалу
Лес пылал янтарно-алым,
По траве лилось вино,
Раскрывая мир иной.
Грань дрожала пляске в такт,
И, казалось, лишний шаг
От людей всех отделит,
Сменят явь навек угли,
Только пламя, как железо,
Охраняет ту завесу:
Просочиться не даёт,
Кто попробует – сгниёт,
Обернувшись вороньём.
Элина Лисовская, Мария Роше
««Маронка»»
«Маронка – так в южных землях Великомалья
называют девушек знатного происхождения»
– из записок Аль-яри Орсы,
великого мага и исследователя.
Лёгкий сумрак плавно перетекал в густые бархатные сумерки, предвещавшие тёплую южную ночь. Край неба переливался золотыми, розовыми, алыми цветами, с другой его стороны уже показалась серебристая Первая Луна, а в темнеющей выси одна за другой вспыхивали яркие звёзды. Воздух был по-вечернему мягок, пахло травой, цветами, сухой землёй и – еле уловимо – горьковатым дымом.
Грузный вислоусый мужчина, сидевший на козлах крытой малмыги, принюхался и постучал кнутовищем по доскам, образующим перегородку между сиденьем возницы и просторным нутром повозки:
– Братие, кажись, впереди скоро гостильня покажется либо ещё какой постоялый двор. Может, заедем?
Кожаная занавесь отодвинулась, и рядом с возницей появилась ещё одна усатая голова:
– А далече?
– Кто ж его знает? Дымком потянуло.
Вторая голова принюхалась:
– Взаправду тянет. Я так мыслю, Пытусь, что ежели где добренько выпить да закусить можно, то с чего бы нам пропускать это место?
Возница, именуемый Пытусем, одобрительно крякнул.
– А вы чего скажете, ясноваженные? – обратился второй куда-то в темноту малмыги.
– Ежели по здраву рассудить, дядько Гнатий, то надо бы поспешать, – отозвался чей-то голос. – Но, ежели рассуждать ещё здравее, то селение наше сквозь землю не провалится, да и маронка, пошли ей Вышнеединый благости всякой, поди, не помрёт, а коли судьба, так одно, вишь, не поспеем. А животины, ежели не покормить да роздыху им не дать, копыта раскинут, тогда куда долее добираться будем. Опять же, марону убыток: держи ответ потом.
– Янчусь дело плетёт. Да и нам марон не велел в ущерб здоровью своему голодными сломя голову нестись по кромешной тьме, – ещё один мужик, высунувшись рядом с Гнатием, обвёл рукой степь, по которой неторопливо тащилась малмыга, запряжённая парой крупных упитанных рогачей.
– Братие, – послышался ещё один молодой, почти жалобный мужской голос, – может, всё ж отпустите меня обратно в Ученище? От меня ж марону в деле его пользы не более, чем от козлеца наливки.
Внутри малмыги раздались смешки, но Гнатий строго проговорил:
– Ты, штударь, изучаешь Слово Вышнеединого, в котором он свои наставления запечатлел, так? – судя по голосу, говоривший был горд вычурностью фразы. – Так, – не дожидаясь ответа, со значением продолжал Гнатий. – Значит, в тебе есть нужда. Марон, мож, совета твоего просить хочет, и наше дело – его повеление выполнить и тебя доставить. А уж отпускать или нет – на то лишь его воля.
– Да откуда же он обо мне прознал? Делами я не славен, в селении вашем не бывал, учение ещё долго не закончу…
– Про то нам не ведомо. Так что попусту себя не беспокой, ясноваженный Тума.
На том разговор кончился, и путь продолжился в тишине, прерываемой лишь глотками сливяной настойки да довольным причмокиванием, пока не показался крепкий частокол, окружавший придорожное заведение. Путники оживились: уже отчётливо чувствовался запах дыма, жареного мяса и лука – всё это сулило неплохое времяпровождение, а с горечавкой – так и вовсе приятное.
* * *
Заскрипели отворяемые ворота, и малмыга въехала на просторный, почти пустой двор. Почти – потому что под навесом уже стояла чья-то небольшая, красиво отделанная повозка, а из конюшни доносилось лошадиное фырканье.
Выбравшиеся из малмыги мужчины столпились возле повозки.
– Экая важная работа! – проговорил один.
– Я так мыслю, злотенков двести стоит…
– «Двести»! Дурень ты, Лабусь. Четыреста, а то и более.
– А по узору не то чтобы наша… Диду Свербысь, что думаешь?
– А что думать? – хмыкнул приземистый белоголовый старик. – Вон, маков цвет видите, колосками окружённый? С Дальнеюжья повозка.
– Ого… Это кто ж к вам пожаловал из столь отдалённых мест? – поинтересовался Пытусь у работника, который ловко распрягал рогачей.
– Да маронка одна. Красавица, глаз не оторвать, – вздохнул парень. – А конь у неё какой! За такого коня пару имений купить можно.
– Будет врать-то!
– Э-э-э, ясноваженный Тума! Там ворота, а вход в гостильню вон где, – Гнатий крепко взял за плечо щуплого парня в скромной серой рубахе. – А ты, малой, – обратился он к работнику, – ворота-то покрепче замкни и ключ никому не давай. Особенно ему, – он указал на оробевшего Туму. – А то штударь наш всё потеряться норовит.
С этими словами Гнатий и его вынужденный спутник направились к высокому крыльцу. Следом потянулись и остальные.
* * *
Внутри гостильня ничем не отличалась от множества таких же заведений, стоящих на более-менее прибыльных местах. Та же стойка с полками за ней, уставленными неизменными глиняными сосудами с горечавкой и прочими настойками; дверь в кухню, откуда летели ароматные запахи жареного мяса, густого супа с сальцом и прочих кушаний; те же расшитые полотна рукотканцев, вязанки лука и букетики колосьев. Разве что почище выскоблены полы да намыты столы.
За одним таким столом в самом дальнем углу сидела одинокая девушка, судя по всему, ожидавшая, когда с кухни принесут ужин. Она бросила взгляд на вошедших и опустила глаза. Парень, которого звали Лабусем, крякнул,
