Второй шанс для нас, или Любовь вопреки разводу - Злата Тайна

— Что будешь делать с этим? — тихо спросила Юля, глядя на меня с пониманием. — Покажешь ему?

Вот он, главный вопрос. Тот самый выбор, который висел надо мной тяжёлым грузом. Стоило ли ворошить прошлое, бросать этот камень в, казалось бы, устоявшийся пруд их отношений? Я посмотрела на фото на экране Катиного телефона. Доказательство было у меня в руках. Осталось решить, что с ним делать.

Остаток вечера прошёл для меня как в густом, непроглядном тумане. Голоса подруг доносились будто из-под воды, я кивала и улыбалась в нужных местах, но мысли мои были там, в углу, где теперь пустовал столик, но в моём телефоне лежали несколько чётких, неопровержимых кадров. Доказательство предательства, в котором я не хотела участвовать, но стала невольным свидетелем.

Даже придя домой, в тишину своей квартиры, где спала Соня, я не обрела ясности. Я села на кухне в темноте, включив лишь маленькую светодиодную лампу над плитой, и уставилась на экран телефона. Там, в галерее, рядом с фотографиями макетов и рабочих чертежей, теперь лежало это — скандальное, пошлое, живое. Я листала снимки, увеличенные до максимума: её смеющееся лицо, его рука на её талии, их переплетённые пальцы на столе. Каждая деталь говорила сама за себя.

Что мне было с этим делать? Варианты, как демоны, кружили в голове.

Вариант первый, мелочный и злобный: анонимно сбросить Алексею прямо сейчас. Пусть узнает, кого выбрал. Пусть его идеальный мир рухнет так же быстро, как когда-то рухнул мой. В этом варианте была дикая, первобытная привлекательность. Сладкий вкус мести. Но за ним следовала тяжёлая, липкая паутина последствий. Скандал, в который снова окажется втянута Соня. Возможная агрессия Анастасии в мой адрес или, что хуже, в адрес моей дочери через её блог. И главное — я снова, пусть и косвенно, позволяла ему, его жизни, его ошибкам определять мои действия. Я возвращалась в ту схватку, из которой с таким трудом выбралась.

Вариант второй, благородно-трусливый: удалить. Стереть. Сделать вид, что ничего не видела. Прожить свою жизнь дальше. Этот путь сулил покой. Но в нём была трусость. Не только перед Алексеем, а перед самой собой. Я знала правду. И молчание делало бы меня соучастницей этого обмана. Кроме того, где гарантия, что эта правда не всплывёт сама, ещё более уродливым образом? И тогда моё молчание было бы расценено как слабость или, что хуже, как сговор.

Вариант третий, самый сложный: сказать ему. Лично. Не анонимно, не сбрасывая фото в мессенджер посреди ночи, а встретившись и показав. Сказать: «Смотри. Решай сам, что с этим делать. Но я, как человек, который когда-то был с тобой близок, не могла не предупредить». Этот вариант был страшен. Он требовал встречи, разговора с глазу на глаз, погружения в прошлое, которое я пыталась похоронить. Он рисковал вызвать бурю эмоций, обвинения в том, что я «свожу счёты» или «не могу отпустить». Но в нём было уважение. К нему, как к отцу моей дочери. И к себе, как к человеку, который не может пройти мимо чужой беды, даже если этот «чужой» когда-то причинил тебе невыносимую боль.

Я открыла чат с Алексеем. Последнее сообщение было двухнедельной давности, сухое: «Заберу Соню в пятницу в шесть». Курсор мигал в строке ввода, дразня меня.

Я не написала ничего.

Вместо этого я открыла чат с Алисой. Она, как и другие девочки, была в курсе дела.

«Сижу, смотрю на фото. Не знаю, что делать.»

Её ответ пришёл почти мгновенно.

«Это пипец (прости за мой французский). Я бы на твоём месте сбросила ему и пусть подавится. Но ты не я. Ты добрая. И мудрая. Спи. Утро вечера мудренее.»

Мудренее. Да. Но утром проблема никуда не денется. Она будет лежать у меня в телефоне, как неразорвавшаяся бомба.

Я прошла в комнату к Соне. Она спала, уткнувшись носом в подушку, одна рука обнимала плюшевого единорога. Её лицо было безмятежным, детским. Ради этого спокойствия, ради этого сна я и выдержала всё. Чтобы её мир был целым. Любой мой шаг сейчас мог этот мир снова расколоть.

«Если не для него, то для неё», — подумала я. Но это был самообман. Для Сони было бы лучше, если бы её отец не был обманут и использован? Если бы он, наконец, увидел правду и, возможно, стал более стабильным, более настоящим родителем? Или же правда обожжёт его так, что он станет ещё более озлобленным, отстранённым?

Я вернулась на кухню, налила стакан воды и выпила его залпом. Логика говорила: «Не твои проблемы. Отойди в сторону». Но что-то глубже, какое-то старое, неистребимое чувство ответственности за человека, с которым делила жизнь, шептало: «Ты обязана».

Мой палец снова потянулся к телефону. На этот раз я открыла не чат с Алексеем, а галерею. Выбрала самое невинное из фото — то, где они просто сидят рядом, но её поза, наклон головы говорили больше слов. Я сохранила его в отдельную, зашифрованную папку. Остальные удалила из основного альбома.

Завтра. Завтра я приму решение. Или послезавтра. Но факт оставался фактом: неведение Алексея больше не было полным. Теперь о нём знала я. И это знание, как заноза, впилось в мою новую, налаженную жизнь, грозя в любой момент вызвать заражение. Я легла в кровать, но сон не шёл. Перед глазами стояли то насмешливые глаза Анастасии, то пустой, потерянный взгляд Алексея с тех самых фото из соцсетей. Я металась между жалостью и злостью, между желанием защитить и страхом быть втянутой. И тихо ненавидела их обоих за то, что они снова, даже на расстоянии, заставляли меня выбирать. За то, что моё недавно обретённое счастье оказалось таким хрупким, что его могла пошатнуть одна случайная встреча в кофейне.

Глава 27

Сообщение было коротким и лишённым каких-либо эмоциональных окрасов, как выстрел.

Ева: «Надо поговорить. Только без Сони. Завтра в 19:00, «Кофейня на набережной» у Крымского моста.»

Я нажала «отправить» и тут же выключила экран телефона, как будто он мог взорваться. Сердце колотилось не от страха, а от леденящей решимости. Я сделала первый шаг. Теперь пути назад не было.

Ответ пришёл лишь через сорок минут, когда я уже почти решила, что он проигнорирует.

Алексей: «Хорошо. Буду.»

Два слова. Ни вопросов, ни уточнений. Это было похоже на него — сдержанного, закрытого, не привыкшего выставлять