Брат моего парня (СИ) - Вашингтон Виктория Washincton

— Что происходит? — прошептала я.

Он покачал головой.

— Объясню позже. После. Только… иди со мной, ладно?

Он смотрел так, будто держался за меня, как за спасательный круг. Будто именно я могла удержать его от какой-то пропасти.

И я поняла, что разговор о нашем разрыве прямо сейчас… невозможен. Он не услышит. Не поймёт. И, главное — сейчас не время. Пока что.

Я кивнула.

— Ладно. Я с тобой.

Он выдохнул так сильно, будто я сняла груз с его плеч.

— Спасибо. Я дам тебе время одеться.

Холодный вечерний воздух встретил нас шумом, огнями, приглушёнными голосами людей, собравшихся в банкетном павильоне. Я шла рядом с Каем, чувствуя, как внутри медленно растягивается тонкая нить тревоги.

Он сказал, что много от меня зависит.

Но почему я чувствовала, что самое главное — ещё даже не началось? В павильоне было слишком светло. от тип света, который не делает атмосферу праздничной — наоборот, подчёркивает каждый взгляд, каждую недосказанность, каждую фальшь.

Столы белые, круглые, огромные. На них — хрусталь, фарфор, тонкие бокалы, от которых пахло деньгами, властью и чем-то таким, от чего мне всегда становилось немного тесно в груди.

Все уже сидели. И каждый — абсолютно каждый — поднял взгляд, когда мы вошли.

Кай держал меня за руку. Слишком крепко. Так, будто хотел привязать к себе физически.

Мать Кая улыбнулась первой — вежливо, красиво, почти искренне, если бы не холод в глазах.

Отец едва заметно кивнул, будто принимал факт моего появления как ошибку, которую нет смысла исправлять прямо сейчас.

Томсены — семья, которая явно любит всех осматривать с ног до головы — сделали это особенно тщательно. И их дочь, Лиз, встретила меня улыбкой, в которой было слишком много сладости, чтобы она была настоящей.

Коул сидел чуть поодаль. Спокойный. Холодный. Голова чуть склонена, взгляд направлен прямо на меня — тот самый, который видит больше, чем нужно.

И в этом взгляде читалось предупреждение…И раздражение? И ещё что-то такое, от чего у меня внутри опускалось что-то вроде невидимого лифта вниз.

Кай наклонился ко мне и прошептал:

— Просто держись рядом. Пожалуйста.

Мы сели.

Разговоры вокруг текли медленно и уверенно, как течение реки, набравшей силу. Говорили про бизнес. Про проект Томсенов. Про очередное объединение. Про политику. Про фонд. Про всё то, что никогда не касалось меня — и именно поэтому всегда использовалось как способ подчеркнуть дистанцию.

Меня не исключали из беседы. Но и не включали.

— Рэн, — улыбнулась мать Кая, — и как учёба? Не слишком сложно на первом курсе?

Незаметный перевод: «ты точно не потянешь?».

— Справляюсь, — ответила я спокойно.

Отец Кая приподнял бокал.

— Интересно, насколько справляешься, раз решила работать, а не сосредоточиться на учёбе.

Меня будто ударили под дых. Откуда они узнали? Так быстро?

— Это поможет мне в будущем, — сказала я ровно. — И даст опыт.

— Опыт чего? — спросил Томсен-старший. — Работы руками?

Кто-то тихо усмехнулся.

Из груди будто выбили воздух. Но я не отвела взгляда.

— Опыт быть самостоятельной.

Стол на долю секунды замолчал.

Коул чуть опустил взгляд и повёл уголком губ — резко, едва заметно. Почти одобрение. Почти.

Кай сжал мою ладонь под столом.

— Её взяли в «НоваЛабс», — сказал он уверенно, чуть громче, чем требовалось. — Это один из лучших частных центров.

Теперь на меня посмотрели по-настоящему.

И это было ещё хуже.

Не уважение. Удивление. С примесью недовольства — будто я посмела забраться куда-то, куда не положено.

— Интересный выбор, — протянула Лиз. — Далеко. Устаёшь ездить, наверное?

— Рэн сильная, — сказал Кай тихо. — Она справится.

Пауза.

И именно в эту паузу я догадалась: Кай чем-то озабочен. Он всё утро нервничал. Весь вечер избегающим взглядом проверял родителей. Он был напряжённым по-другому — будто ждал сигнала.

Я не успела понять, что именно происходит. Потому что он встал. Просто поднялся из-за стола. Разговоры оборвались, а взгляды повернулись.

И мир, кажется, перестал двигаться.

Кай стоял прямо. Рука дрожала, но голос был твёрдый.

— Я хочу кое-что сказать. Всем.

Я почувствовала, как холод пробежал по плечам. Почему-то стало трудно дышать.

— Рэн, — произнёс он моё имя с такой серьёзностью, будто это было начало клятвы. — То, что я собираюсь сделать — важно. И я хочу, чтобы ты знала… что в моей жизни нет ничего ценнее тебя.

У меня пересохло во рту.

Нет.

Нет, нет, нет.

Он шагнул ко мне, взял меня за руку и вдруг опустился на одно колено.

Лиз ахнула. Мать Кая зажала рот рукой. Кто-то из Томсенов наклонился вперёд. Отец Кая напряг брови, будто поднимал сейчас тяжелый вес где-то в зале.

Коул…

Коул сидел неподвижно. Как мрамор. Но глаза у него стали совсем другими — тёмными, опасными, почти стеклянными.

А Кай держал мою руку и говорил:

— Рэн…Ты — та, кого я люблю. И я не хочу терять тебя ни на секунду. Ты лучший человек в моей жизни. Ты — моё будущее и моя семья.

Он достал коробочку, которую тут же открыл.

Кольцо блеснуло так ярко, будто в нём отражалась вся эта чуждая мне роскошь.

— Выходи за меня.

Воздух исчез.

Мир сузился до одного момента.

И я…Я не могла произнести ни слова.

Потому что вместо радости… я почувствовала, как внутри буксует земля. Как в груди поднимается паника. Как меня накрывает огромное чёрное «не время, не здесь, не так».

Как осознание обрушивается волной:

Кай сказал: «от этого зависит многое». Попросил сегодня быть его поддержкой.

А я… Я впервые поняла, что стою в месте, где у меня нет опоры. Ни с одной стороны.

И что ответ — каким бы он ни был — всё равно изменит всё вокруг.

И для всех.

Я смотрела на него — на колене, с кольцом, с надеждой в глазах. И в этот момент услышала внутри свой собственный голос:

Мне нужно уйти от него. Пока не поздно.

25

Слова застряли у меня в горле. Я открыла рот — вдохнула, чтобы сказать то единственное, что могла сейчас сказать:

— Кай… мне нужно…

Но меня тут же перебили.

— Конечно она согласится! — воскликнула мать Кая так громко и радостно, будто сама придумала этот момент. — Какая прекрасная новость! Просто чудесная!

Она уже поднималась из-за стола, хлопала в ладоши, делала вид, что в полном восторге — хотя глаза оставались холодными, как лёд в бокале.

Я снова попыталась:

— Подождите… мне нужно…

— Ох, ну наконец-то! — вмешался отец Кая. Его голос был будто сталь, обёрнутая в вежливость. — Отличный выбор, сын.

Он кивнул мне, но в этом кивке было ровно столько теплоты, сколько в пустой чашке — ноль.

— Мы ведь все этого хотели, правда? — добавил он уже громче.

Кто-то за столом вежливо захлопал. Я почувствовала, как всё вокруг становится слишком ярким, слишком шумным, слишком тесным.

— Я… — я сделала вдох, чувствуя, что горло сжимается. — Мне нужно сказать!

— Невероятно! — перебила жена Томсена. — Просто невероятно. Какая… новость, — произнесла она, и не было ни одного слова, за которым скрывалось бы хоть что-то похожее на радость. Скорее — раздражение, смятение, плохо прикрытое недовольство.

Сын Томсенов, тот высокий, со скучающим лицом, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Он даже не пытался скрыть, что ему всё это не нравится.

— Ну да, очевидно, всё к тому и шло, — бросил он лениво, с явной издёвкой. — Как же иначе. Ваше семейство обожает сюрпризы.

Слово «семейство» он подчеркнул с такой насмешкой, что воздух дрогнул.

Отец Кая резко повернул голову.

— Тебя никто не спрашивал, Эван, — произнёс он холодно.

— Ага, как всегда, — хмыкнул Эван, с явной, плотной неприязнью.

Мать Кая тут же перехватила управление, включая «режим хрупкой светской леди, которой всё нравится».